Процент человечности - [5]

Та девочка, которая, порвала бусы «очень важной» тети, была наказана. Ханя заступилась за нее, поэтому ее не били. Девочку лишили обеда и ужина. Ее больше не пускали в комнату с телевизором, а вместо нее взяли Цацу.

Часто за хорошее поведение «при людях» давали конфеты или печенье. В этот раз конфет не дали. Значит, что-то не понравилось. Нужно просто слушать очень внимательно, чтобы разобраться во всем, не обращая внимание на шум телевизора, на возню в игровой. Если что-то не понимаешь, то нужно стараться запомнить непонятное слово и ждать, когда услышишь его по телевизору и сам догадаешься, что оно такое или тихонько спросить у Хани.

Элив умела подслушивать. Она не считала это чем-то плохим, потому что ей это много раз помогало. А еще всегда было немного любопытно узнать что-то новое.

Из-за двери раздавались голоса. Писклявый и скрипучий — Толстухин. Тихий и неуверенный — Ханин.

— Ешь конфеты, дурочка. Не бери в голову. Облизнуться. Их и так на государственные деньги кормят-одевают… — что-то прошуршало, и Толстуха невнятно добавила:

— Мм… Нафинка вкуфная. Вот эти желеные — просто прелефть!

— Ты некрасиво поступаешь… Твои дети дома конфеты каждый день едят, а эти… — Ханя говорила тихо, едва слышно.

— Дались тебе эти нелюди… Да, знаю, знаю… Ты рассказывала… С кем не бывает. Год прошел, а ты все убиваешься. У меня тоже такое было. Почти все через это прошли.

— Я отпуск беру. Пока на месяц. А там, как сложится. С завтрашнего дня. Муж подал на развод. Предложила еще одного родить, а он отказался. Сказал, что и одной попытки с него хватит, — голос Хани дрогнул.

— Нужно было все по-умному делать. Справка о смерти и все. А там пусть думает, — небрежно сказала Толстуха. — Лучше поговорим о сегодняшнем дне. Кто знал, что приедет сама Лили Энжел Кейн! Я у нее автограф попросила. Принесу своим. Дочка давно хотела… Ты здорово придумала. Если надо красиво — Фанни и Элив. Если надо жалостливо — Мася. А если отталкивающе — пусть Цацу берут. Она страшненькая. А остальные для массовки.

— Я просто не хочу, чтобы о них думали плохо. А тут как назло на каждом углу кричат: «Нет — модификатам!» Мне их жалко. Я работаю здесь, чтобы хоть как-то компенсировать пустоту.

— Нашла кого жалеть! — фыркнула Толстуха. — Я работаю здесь, потому как здесь хорошо платят. А мне еще двух детей поднимать.

Толстуха развернула еще одну конфету. Ханя конфеты не ела.

Элив бесшумно двинулась обратно в комнату. Ее хвост мягко вздрагивал в такт шагам. Он был рыжим и пушистым. Не таким длинным и тонким, как у Маси, и не таким лысым обрубочком, как у Фанни. Ушки у Элив были аккуратными, они забавно торчали, когда у нее было хорошее настроение, и прижимались, когда она напугана или переживает. У Фанни ушки висят. Они темные и смешные. А еще они у нее постоянно болят. Все остальное, кроме взгляда, у Элив было человеческим. Взгляд выдавал всех модификатов.

— Ханя уходит. Какой-то развод. Наказывать не будут, — прошептала Элив, проскользнув в комнату.

— Лучше бы Толстуха. Лучше бы у Толстухи был развод, — недовольно сказал Кэлл.

— Фета… — Мася протягивала пушистую ладошку к Элив.

— Нет конфеты, — сказала Элив и села, обхватив колени руками.

Мася долго стояла посреди комнаты и с надеждой смотрела на дверь, а потом жалобно скулила всю ночь в темноте, бормоча что-то себе под нос. Элив, спавшая через четыре кровати, даже сквозь сон слышала всхлипывающее: «Фета… Фета…»

* * *

— Смотри, что у меня есть… — Фанни тихонько тянула Элив за рукав. — Они потеряли, а я положила на нее руку и они не заметили… Пошли, покажу.

Они прошли через игровую комнату и быстро юркнули за шкаф.

— Ах! — выдохнула Элив. — Это же ручка!

— Ага. Она пишет. Смотри! Я рисую в уголочке. Смотри! Моя ладошка! Красиво? Я специально так долго хранила ручку. Потому, что сразу доставать нельзя. Как в детективе, — с гордостью сказала Фанни, обводя вторую ладошку.

— Здорово! А можно я попробую! — Элив взяла ручку и наклонилась к обоям.

За шкафом послышались шаги. В маленькое убежище двух художников заглянула пушистая мордочка.

Фанни быстро заслонила собой рисунки. Мордочка исчезла, и они продолжили рисовать.

С тех пор, как Ханя ушла, прошло больше двух месяцев. Порядки поменялись. Теперь телевизор можно было смотреть только раз в три дня, а спать ложиться на час раньше. Теперь за каждую провинность жестоко наказывали. Самым страшным наказанием был подвал. В подвале было холодно и сыро. А еще в подвале были крысы. Большие, голодные и злые. Фанни придумала, как избежать их маленьких коготков и острых зубов. В день наказания нужно спрятать немного еды, а потом бросить ее крысам. Пока они едят, нужно сидеть тихо-тихо. Там есть большой ящик, и если на него забраться, то можно пересидеть. Фанни наказывали часто, поэтому она лучше всех знала о крысах. На ее руке до сих пор не зажили царапины, а на ноге кровоточил укус, потому как Фанни его постоянно расчесывала и ковыряла, когда делать было нечего. Элив подвалом не наказывали ни разу. Она всегда старалась вести себя хорошо. Она не лезла в драки, не воровала еду, не шумела и не кусалась. Даже когда у нее пытались что-то отобрать, она отдавала это сразу. А потом тихо плакала под одеялом. Последний раз у нее отобрали цветную бусинку. Фанни тогда утешала Элив, подарив ей вместо бусинки два фантика. Красный и голубой.