Процент человечности - [4]

— Да-да, — перебила его сухая старая тетенька в зеленой кофточке с большой черной брошью на груди. — Я помню рекламу: «Расскажу своей подружке! У меня кошачьи ушки!» Там еще такая блондиночка с кошкой.

— Да, — продолжил лысый толстяк. — Но ученые ошиблись. Люди не знали о последствиях. Неконтролируемые процессы, необратимые изменения… Ах, если бы мы знали, к чему это приведет.

— Мы немного отошли от темы. Как вы считаете, профессор Джейсон Голдман, — спросил худой мужчина в круглых очках, — модификаты способны жить в социуме?

— Вы знаете, это спорный вопрос. Я сейчас изучаю социальный аспект жизни модификатов. Кто-то может, кто-то — нет. Тут трудно что-то сказать, — пожал плечами лысый дядя, которого назвали смешным словом «профессор».

— Но вы же получили какие-то результаты?

— Однозначного ответа мы так и не нашли. Они опасны тем, что фактически непредсказуемы, — лысый профессор откинулся в кресле. — Многие из них могут общаться посредством языка или жестов. Многие спокойно уживаются в мире людей. Они нужны людям. Вы ведь знаете, что существует определенный список работ, который утвержден свыше, для разнопроцентных модификатов… Минимальная и максимальная зарплата. Сейчас — от 100 евро до 150 евро в месяц. И это при условии, что для них созданы специальные отделы в магазинах. А для тех, кто не соображает, что с ней делать, зарплата на руки не выплачивается, а идет на полное содержание. Их кормит, одевает, обувает государство. Все продумано. Система работает. Они живут и служат на благо людям. На это способны 90 % модификатов. Они живут в обществе себе подобных, а так же, в процессе работы, контактируют с людьми.

— Спасибо за ваш ответ, мистер Голдман. А у меня вопрос к Лидии Фрай, — мужчина в очках повернулся. Зеленая тетенька взбодрилась и положила руки на подлокотники кресла.

— Я Вас внимательно слушаю, — грудным голосом сказала она.

— Как вы относитесь к тому, что модификаты живут в социуме?

— Я категорично против этого. Они опасны. Опасны для себя и для нас, — с расстановкой начала старушка. — Я предлагала свой законопроект о том, чтобы прекратить учебу модификатов. Это сэкономит много миллионов из госбюджета. Ведь результата — нет. Я рада, что утвердили законопроект о стерилизации каждой особи. Я рада, что каждый из них стоит на учете. Я вообще за то, чтобы их уничтожать. Селективно. Начиная с 70 % и ниже. Некоторых, самых сообразительных, можно оставить.

— У нас вопрос от зрителей, — перебил ее ведущий. — Почему продолжают рождаться модификаты? Почему бы их не убивать в утробе матери?

— Вам как по-научному или чтобы понятно было?

— Как вам удобнее, — улыбнулся ведущий.

— Хорошо. Большая часть тестов на модификацию не дают сто процентного результата. Помните, был случай, когда молодая мать подала на врачей в суд за то, что они убили здорового, нормального ребенка, приняв его за модификата. С тех пор рожают все. А государству нужны рабочие руки. Пусть даже эти руки блохастые и лохматые!

— Простите, — перебил старушку лысый профессор. — У вас есть собака?

Старушка надменно кивнула.

— Она тоже лохматая…

— Бог создал собаку собакой. А человека — человеком, — она скривилась, с брезгливостью глядя на оппонента.

— Так и будьте же человеком. Вы их создали. Вы и я. Мы все. Не отрицайте хотя бы этого. Перед лицом истории мы все виноваты. В равной степени, — выдохнул мужчина, поправляя очки, которые съехали на самый кончик носа.

Старушка чуть не задохнулась от гнева:

— Да как вы смеете…

— А теперь время для голосования… — вмешался ведущий. — Нажимайте единицу на проекции, если вы за то, чтобы модификаты жили в социуме или присылайте сообщения на номер…

— Ушли, — сказала Фанни, прислушавшись. — Спустились вниз по лестнице.

— Фета… — фыркнула Мася, потянув носом.

— Толстуха не будет нас ругать? Как тогда, — мрачно спросил Кэлл, протирая глаза и громко зевая.

Элив тихо прокралась поближе к двери, ведущей в воспитательскую. Она стояла в шагах семи от нее, но благодаря нечеловеческому слуху прекрасно слышала все. Подняв рыжие ушки, она внимательно вслушивалась в каждый шорох. Раньше таким образом она узнавала, что их накажут за плохое поведение при «очень важных людях». В прошлый раз их наказали за то, что одна девочка схватила толстую тетю из «очень важных людей» за яркие бусы, когда та наклонилась «поиграть с детенышем». Тетя возмущалась, девочка рычала, сжимая в кулачке крупную бусинку, тянула на себя. Потом подоспела Толстуха. Она попыталась расцепить пушистые пальчики. Но «детеныш» держал добычу мертвой хваткой, а потом укусил Толстуху за руку. Бусы порвались. Они рассыпались по ковру, и все бросились их собирать. Девочка плакала, тетя возмущалась, а остальные радостно ползали по полу, сжимая в пушистых или полностью человеческих, как у Фанни и Элив, руках цветные стеклянные шарики. Толстуха, запыхавшаяся и злая, собиралась наказать всех, кто попадется под горячую руку. Тогда Элив пряталась. Тогда все прятались под кроватями или за шкафом с игрушками.

Элив не умела за себя постоять. Она боялась царапаться, как Фанни, или укусить, как это делают другие. За это могли наказать еще сильнее. Иногда Элив не могла уснуть от того, что в голову закрадывались грустные мысли и плохие воспоминания. Как давным-давно ее наказывали, как ей было стыдно, за то, что она вела себя «как животное». Элив не хотела, чтобы ее считали «дикой». В отличие от многих она не мочилась на ковер, умела читать и даже немного рисовать. Жаль, что ручки в классе были приделаны к парте жесткой и прочной веревочкой, а порвать ее было невозможно. Перегрызть тоже. Даже если бы удалось заполучить ручку, то рисовать было бы не на чем. Раньше им давали большие листики бумаги. Но однажды, после того, как один малыш умудрился съесть ее, бумагу давать перестали. Никто сначала не заметил, как мальчик жевал ее, до тех пор, пока он не начал смешно кашлять. Его быстро увели из класса. А потом опустевшую кроватку отдали новенькой.