Пробуждение - [2]

— Ах ты, падаль!

Потом занялся домашним хозяйством, которое здорово подзапустил за те дни, пока гостил сын. Неуклюже ковылял на своих ревматических ногах по двору, покрикивал на прожорливых куриц, которые забирались к нему на плечи и клевали прямо из миски. Бранился и в то же время радовался их гомону. Потом пошел посмотреть на собаку. Дал ей куриных косточек, оставшихся от ужина. По случаю приезда сына старик позвал на ужин двоюродных братьев — поесть да выпить вместе, по-родственному… Бросил козе охапку дубовых веток с листьями, немного, только чтобы пожевала в охотку, потому что скоро, зимой, появятся козлята…

Старик работал без роздыху. Как автомат. И все думал. О чем только не передумаешь за день! А теперь вот ко всему прочему голова идет кругом из-за этого дворового участка, на который претендуют сразу несколько человек. Один даже из Софии!

Кружил по двору, громко разговаривая сам с собой. В конце концов взялся ремонтировать забор, из которого ребятня выломала два кола, чтобы пробраться к кроликам. Починил и собачью конуру, чтобы собаке было где спрятаться от снега. Старик любил свою собаку. Она напоминала ему о молодых годах, когда он ходил на зайцев. И хотя теперь он уже не охотился, ему было приятно, когда во дворе лаяла собака. Иногда старик даже специально выходил в сад, палил по сорокам, и тогда пес исходился лаем. Таковы были его старческие развлечения в одиночестве, в котором он жил последнее время.

За весь день старик даже не присел. Работал, пока не зашумело в ушах. Так и застала его ночь. Теперь в довершение ко всему появилась его покойная жена с распущенными по плечам волосами, и начала поучать, как быть с участком. Он очень испугался, увидев ее. Прикрыл глаза, но она тут же спросила, почему он не глядит на нее, неужели она ему не нравится с распущенными волосами, неужели он не рад ее приходу. Он задрожал. «Тебе холодно? — спросила она. — Я затоплю… Это что, газойлевая плита?» Он не мог ничего ответить. «Нельзя мерзнуть, — продолжала она. — Когда-то я клала тебе в ноги горячий кирпич. Помнишь?» Но он молчал. Тогда она осмотрела комнату, словно проверяя, все ли на месте, и направилась к выходу. Переступила порог и растворилась дымом в небе. Это было хорошо, что она ушла на небо, а не в землю, куда ее закопали.

Он проснулся. На дворе светало. По стеклу кто-то стучал веточкой. Он повернулся к окну и увидел лицо. Румяное, чернобровое, улыбающееся — точно его жена в молодости.

— Дедушка! — звала за окном девушка. — Ты меня слышишь, дедушка?

Ему показалось, что это снова покойная. По телу пробежали мурашки. Девушка продолжала что-то говорить, но он не мог понять ее слов. Встал и осторожно приоткрыл окно.

— К тебе приехал гость из Тырново, дедушка!

— Какой гость?

— Доктор Москов.

— Где он?

— В амбулатории.

— Зачем это я ему понадобился?

— Хочет тебя осмотреть.

— Что ему на меня смотреть!

Девушка засмеялась. Одернула белый халатик, в котором работала в амбулатории, потерла подбородок с красовавшейся на нем ямочкой. Только теперь старик узнал Марийку, санитарку, которая в свое время так заботливо ухаживала за его покойной супругой.

— Ты, что ли, Марийка?

— Я, дедушка… Захвати документы на участок… Слышишь? Доктор так велел. Без них не приходи… Слышишь?

— Сейчас, сейчас! — ответил старик и начал одеваться. Ему было неудобно, что его застали в постели и в исподнем.

2

Доктору Москову достаточно было только глянуть на его посиневший нос, и он тут же поставил диагноз на латыни, а потом принялся ругаться на чистейшем болгарском. Марийка вовсю ему подпевала, мотаясь по амбулатории в развевающемся белом халатике.

Бай Стефан признался, что вчера вечером пил вместе с сыном виноградную ракию и молодое вино, но совсем капельку, только за компанию. Доктор подозрительно на него посмотрел. Спросил, кто еще был в компании. Старик поспешил его успокоить, что никого больше не было, что они были с сыном вдвоем, по-семейному. Но доктор спросил о двоюродных братьях, были ли и они там и шел ли разговор о дворовом участке.

— Я больше ждать не буду, — сказал он. — Если через месяц не получу ответа, прекращаю переговоры. Не сошелся на вашем участке свет клином.

Накачав резиновую грушу, он сосредоточенно смотрел на аппарат. Синий нос и красная шея побледнели.

— Плохо, плохо! — бормотал Москов, убирая аппарат. — Плохо! Вот что получается, когда не слушаешь, что тебе говорят.

И добавил еще что-то на латыни. Марийка сразу же достала из стеклянного шкафчика лекарство и подала его доктору. Оглядев старика внимательным, участливым взглядом, он весьма строго сказал, что если и это лекарство не поможет, последует то, чего все мы боимся…

— Ясно?

— Как же не ясно! — усмехнулся бай Стефан. — Куда уж яснее!

— Шути, шути! А перед обществом я за тебя отвечаю. Меня потом спросят: так-то ты заботишься о номенклатурных кадрах!

Бай Стефан вздрогнул. Это слово он слышал во второй раз после совещания бывших борцов-антифашистов в Тырново. Раньше он его не слыхал. Попробовал было повторить, но язык никак не поворачивался, и он так и не смог.

Доктор продолжал давать ему советы и бранчливые наставления, подчеркивая большое значение борцов, чудом оставшихся в живых после кровопролитных боев с капитализмом и фашизмом за торжество социализма… Сейчас за них отвечал он, Москов: и за давление, и за диабет, и за склероз, который уже стучался в их кровеносные сосуды…