Пробуждение - [36]

А тут, как на грех, появилась в деревне Лизка. Красивая, чуть-чуть вульгарная, она на диво всем умела выставить напоказ свои округлости. Со своей Степан не сравнивал. Знал, что если собаки увидят его жену в окно, то неделю будут лаять на их дом. От тяжелой работы, от недосыпа Анисья почернела, скукожилась, стала словно высушенный гороховый стручок. Кожа на лице и та одрябла, сморщилась. «Труд породил человека, труд и убивает его», — думал Степан.

Он жалел жену, поскольку по натуре был добрейшим человеком.

А у Лизки лицо — не лицо, а сметана.

Щечки подрумяненные, глаза большие, серые. А смеется Лизка, будто ручей перекатывается. Ничего слаще, ничего приятнее нет на свете! Вот так бы включил с утра вместо радио ее голосок и слушал бы до позднего вечера. Лизка при встрече со Степаном всячески старалась похвалить его, чего давно Степан не слышал от жены. Не устоял от этих соблазнов Степан. Стал все больше заглядываться на окна Лизки, при случае пособлял ей, иногда выручал деньгами.

Лизка жила до этого в Ленинграде, занималась древнейшей профессией. Раньше у нее была куча денег, да и мужиков навалом. Но вдруг переменилось все разом: городские власти решили почистить город на Неве, заграбастали они Лизку и вместе с ней других женщин ее профессии, как будто они не нужны были на фестивале, и отправили этапом на сто четвертый километр. Так Лизка попала в эту деревню, где на тридцать дворов был один Степан здоровый. Другие — кто старше, кто хромал, а кто частенько зашибал. Такие Лизке не подходили! Пьяница, он и есть пьяница!

Степан все еще сидел на лавке, хмуро разглядывая свой портрет на стене, потом поднялся и обратился к сыну председателя:

— Вот что, Петя, ступай к отцу и скажи, что Степан, мол, идет сейчас. Вот умоюсь только да поем.

Затем он прошел в угол, где висел умывальник, плеснул несколько раз в лицо воды и насухо обтерся полотенцем.

Жена все еще бубнила что-то, громыхая ведрами и горшками.

— Вот пила, а не баба! Никак не уймется! — Степан сплюнул на пол и вышел во двор, залитый солнцем. На лужайке возле дома он опробовал косу.

Когда Лизка выскочила с ведрами к колодцу, Степан уже сидел на бревнах, что лежали между их домами, за забором у самой дороги, и курил. Лизка сделала вид, будто испугалась, потом, придерживая полы халатика левой рукой, в правой были ведра, она приветливо и радостно улыбнулась Степану.

У Степана болезненно сжалось сердце, когда она то ли случайно, то ли нарочно отпустила из руки полы халатика и Степан увидел выше колена белую, отполированную ногу. «О Господи!.. Не дай помереть!..»

— Что-то вы рано встаете, Степан Петрович? Сегодня выходной — почему бы с супругой не поваляться? Косточки б поразмяли — глядишь, и не болели б сейчас!.. — прощебетала Лизка и поплыла к колодцу, покачивая задом.

— Покурить захотелось перед работой! Черт председатель гонит сено косить, так я сейчас пойду ужо! — улыбнулся Степан неопределенно-глупой улыбкой.

В его голосе Лизка уловила затаенное страдание. Она, зараза, отлично знала, отчего страдает Степан, и ей нравилось мучить его, получая хоть от этого какое-то удовольствие.

Стучали где-то калитки, кто-то смеялся, от цветов, от кустов, от трав остро пахло и слегка кружило голову. Степан смотрел на Лизку и криво улыбался.

Выбежала Лизкина собака, залаяла было, но, узнав Степана, завиляла хвостом.

Солнце еще не набрало высоту, но пекло уже нещадно, и, видимо, от жары в лесу стояла тишина.

Переходя ручей по нетесаному бревну, Степан оступился и зачерпнул в тапку ключевой воды, громко выругался и грустно подумал: «Из головы не выходит чертова баба! Глянет — как будто из двустволки пальнет».

Участок Степану выделили самый дальний, в лесу, на берегу небольшого озера. Никто из односельчан не хотел его брать, хоть и сухое место, но неровное — косилку не загонишь, да и оводья много. Одно время решили уже не косить его, да больно жалко стало колхозникам терять хороший стог. С тех пор каждый год этот участок кому-нибудь доставался после долгих споров и препирательств.

Придя на место, Степан обвел безразличным взглядом свой участок и подумал: «По росе надо бы. А сейчас не того».

На окруженной непродуваемым лесом большой поляне было жарко. Степан положил косу на сугорок и, почесывая бок, ушел под куст и лег там животом на землю. Сон, казалось, только и ждал того, чтоб навалиться на него. Но спал Степан недолго. Его разбудил плеск воды. Осторожно, встав на четвереньки и боясь, чтоб не попал под колено сучок, он выглянул из-под куста на озеро, которое хорошо было ему видно, да так и остался стоять на четвереньках, охваченный внезапным волнением. «Будто волк я, а не человек!»

Опустив руки вдоль тела, выходила на берег Лизка. Белые, округлые формы ее блестели на солнце. Взмахом головы откинув на спину черные распущенные волосы и оставляя на песке мокрую ленту маленьких следов, она прошла к одежде, цветастой кучкой лежащей на пне.

— Бесстыжая, — выдавил Степан, и ему стало душно. Он расстегнул ворот красной рубахи и словно поплыл по воздуху с нелепой улыбкой на губах. Только бы сила не ушла из рук!