Проблемы генезиса китайского государства - [20]

Вначале субъектом такой власти являлся лишь коллектив. От его имени реализовывал ее лидер, но с весьма ограниченными полномочиями. Позже позиция лидера укреплялась, институционализировалась, легитимировалась. Высшее право и обязанность редистрибуции, выпадавшие на долю лидера, постепенно, но неуклонно приближали его статус к статусу субъекта той власти, о которой идет речь,— власти-собственности. Вначале это был биг-мэн с его правом щедрых раздач группового имущества в целях увеличения личного престижа. Затем ему на смену пришел старейшина («хозяин земли»), раздававший наделы главам семейных групп и взимавший за это определенную плату. Следующая ступень — вождь чифдом (вначале простого, затем и сложного), в чью казну стекался широким потоком избыточный продукт коллектива, редистрибуция которого теперь уже почти целиком зависела от его усмотрения. Иными словами, усиление власти создавало эффект усиления позиции субъекта собственности, т. е.— в данном случае — высшего права и высшей обязанности определять регламент пользования всеобщим достоянием.

Итак, понятие собственности складывается сквозь призму представлений о функциях и прерогативах субъектов владения и власти. И возникает оно лишь в одной модификации — как собственность коллективная, на долю которой имеют право практически все (при всем с течением времени все более очевидно выявлявшемся неравенстве долей). Рассмотрим в качестве примера положение дел у африканцев ашанти. В протогосударстве ашанти вождь — сакральная фигура, уже претендовавшая на высшую собственность на землю и верховную власть в стране. В пределах региональных подразделений чифдом местные вожди тоже претендовали на авторитет власти и право собственности на земли своего владения. Старейшины общин, раздававшие участки, тоже имели определенные права на землю, не говоря уже об обрабатывавших участки крестьянах. Но все упомянутые и явно перекрывавшие друг друга владельческо-собственнические претензии никого не смущали [245, с. 133]. Да и не могли смущать, ибо были нормой: собственность еще не была частной, она была общей, коллективной, так что все, кто реально имел к ней отношение, т. е. мог и должен был распоряжаться ресурсами коллектива, от верховного вождя до домохозяина, действительно выступали как бы совладельцами. Каждый имел право на частицу общего достояния, и каждый имел от него свою долю.

Понятия власть и собственность еще нерасчленимы, они представляют единый феномен, власть-собственность: власть (владение) рождает понятие и представление о собственности, собственность рождается как функция владения и власти. Кто владел ресурсами коллектива — пахал, строил, организовывал, отвечал, заботился, руководил и т. п.,— тот и был субъектом собственности. Естественно, что со временем все большая доля власти-собственности концентрировалась наверху, а верховное владение и власть, верховная собственность по мере обожествления сакрального связующего единства, вождя, становились его атрибутом. Часть своей власти-собственности — с несколько ограниченными прерогативами — высший собственник делегировал вниз, на региональный уровень, а региональный вождь-администратор— на общинный. Разумеется, все это никак не меняло того, что крестьяне по-прежнему выступали в качестве основных владельцев своих общинных угодий, причем право быть совладельцем их оставалось за каждым, даже если он почему-либо покидал родные места [92, с. 79—80]. Но с течением времени общинникам со все большей степенью обязательности приходилось выплачивать администрации долю своего продукта (избыточный продукт) в виде взноса, который имел отчетливую тенденцию становиться не только достаточно весомым (обычно не меньше десятины), но и регулярным. Взнос этот все более очевидно принимал облик ренты-налога. Налога — потому что взимался центром для нужд структуры в целом, для содержания непроизводительных слоев-страт или производителей, занятых в неземледельческой сфере производства. Ренты — из-за того, что постепенно все определеннее кумулировавшаяся в верхах власть-собственность приобретала свое политэкономическое содержание: вчерашние распорядители, ведавшие редистрибуцией коллективного достояния, все более явственно превращались в субъектов не только власти, но и собственности (пока еще власти-собственности —не частной) и в качестве таковых приобретали право на свою долю реализации этой собственности, фактически же —на весомую часть результатов труда земледельцев.

Реализация ренты-налога имела различные формы — от отработок на храмовых землях древнего Шумера или Египта до взимания продуктового побора. Чаще всего в ранних обществах выделялись специальные участки земли, которые считались полями храма, божеств или правителя и на которых трудились либо все земледельцы, либо их представители в качестве выполнения важной общественно-значимой повинности. Сакрально-страховое предназначение урожая с таких полей[19] делало труд на них чем-то вроде праздника, причащения участников его к важному священнодействию — вне зависимости от того, что со временем страховая доля уменьшалась, а доля, приходившаяся на содержание непроизводительных слоев населения и структуры в целом, все возрастала. Практически это означало, что избыточный продукт земледельца, взимавшийся в виде ренты-налога, служил теперь для содержания иных слоев населения, а сам земледелец из сферы редистрибуции исключался. Однако он не становился лишь объектом эксплуатации, ибо продолжал действовать генеральный принцип реципрокности: земледелец отдавал свой труд и продукт, получая взамен гарантию нормального существования в рамках развитой структуры. В то же время для верхних слоев структуры все увеличивавшийся избыточный продукт становился материальной основой заметного улучшения жизненного стандарта и изменения всего образа жизни, включая характер потребления.