Проблемы генезиса китайского государства - [108]
Дальнейшая судьба Не-вана, его клана и удела неясна[77]. Но текст надписи убедительно свидетельствует, что в уделах Чжоу в IX в. были многочисленные чиновники с должностями и функциями, аналогичными тем, что существовали в администрации центра. Собственно, трудно было бы ожидать чего-либо иного, особенно имея в виду, что с VIII в. до н. э., тем более после переселения чжоуских ванов в Лои и потери ими политической власти вне их домена, каждый из преуспевших за счет удачных войн и присоединения соседних территорий уделов стал быстрыми темпами превращаться в крупное и фактически самостоятельное царство, внутренняя структура которого была уже достаточно сложной и в принципе, как то было с Западным Чжоу, отвечала параметрам вполне зрелого, хотя еще и раннего государства.
В VIII—VI вв. до н. э. чжоуский Китай стал ареной острой политической борьбы и соперничества нескольких крупных царств-Ци и Лу на востоке, Цзинь на северо-западе, Чжэн и Сун в центре, Цинь на западе и Чу на далеком юге — и нескольких десятков более мелких (Вэй, Чэнь, Цзао и др.)[78], постепенно поглощавшихся крупными. При этом, по меньшей мере вначале, полуварварские Цинь и особенно Чу находились как бы в стороне от остальных, горделиво именовавшихся «срединными государствами» (чжун-го) и ревниво соперничавших между собой за власть и влияние в Поднебесной. С упадком власти вана и возвышением правителей крупных царств, наиболее умелые и удачливые из которых уже с начала VII в. до я. э. поочередно становились практически всевластными и всесильными лидерами, подчинявшими своей воле не только более слабых соперников и зависимых союзников, но также и самого вана, как раз и начался тот период китайской истории, который в последующей историографической традиции получил, как упоминалось, наименование ба-дао (путь узурпаторов-гегемонов, правление грубой силы в противовес легитимному правлению ванов).
Административно-политическая структура Китая. VIII—VI вв. и динамика ее эволюции не только достаточно полно отражены в позднечжоуских источниках («Цзо чжуань», «Го юй» и др.), но и весьма хорошо изучены специалистами в рамках как специальных исследований [90; 162; 258а], так и общих работ [73; 131; 211 и др.]. Нет необходимости и практической возможности анализировать ее в деталях: одно только исследование, скажем, номенклатуры должностных лиц в царствах, столь богато представленной в «Цзо чжуань» [131а], потребовало бы специальной монографии. Поэтому в рамках данной работы целесообразнее обратить преимущественное внимание лишь на основные параметры и процессы, имеющие отношение к проблеме становления основ государственности, этапов ее развития. Иными словами, применительно к VIII—VI вв. до н. э. речь пойдет о том, что представляли собой чжоуские царства как политические структуры и каким был процесс их внутренней эволюции.
Прежде всего, каждое из царств, как больших, так и малых, уже с VIII в. до н. э. было и соответственно воспринимало себя не только автономным, но и политически самостоятельным, независимым образованием. Сакрально-ритуальная связь всех их с чжоуским ваном продолжала существовать, причем не только в силу традиции, но и по соображениям политической выгоды и целесообразности (она в конечном счете символизировала и даже в известной мере цементировала этнополитическое единство «срединных государств» перед лицом остального мира), но эта связь не была обременительной и, по меткому сравнению Р. Уолкера, была аналогична той, которую имели государи средневековой Европы с римским папой [258а, с. XI]. Гораздо более существенной и ощутимой была зависимость царств от сильнейшего из них, правитель которого осуществлял функции гегемона: в некоторых работах, например в классическом труде А. Масперо «Древний Китай», вся история чжоуского Китая периода Чуньцю излагается сквозь призму господства гегемонов [211, с. 298—358]. Однако даже столь ощутимая зависимость не мешала тому, что самостоятельность и даже суверенность царств в принципе были вне сомнения, по меньшей мере до тех пор, пока небольшое царство или мелкое княжество (именно последние преобладали, среди самостоятельных политических образований Чуньцю) могло себе это позволить.
Известно, например, что дипломатические контакты, осуществлявшиеся через территорию третьих царств или княжеств, необходимо было заранее согласовывать с их правителями. Это правило считалось незыблемой нормой, и когда в 595 г. до н. э. (14 г. Сюань-гуна) могущественное Чу, послав посла через Сун в Ци, демонстративно нарушило его, в Сун такие действия были восприняты как ультиматум: казнить посла означало навлечь беду со стороны Чу, пропустить его без заранее полученного разрешения — признать себя зависимым от Чу, т. е. потерять лицо, лишиться достоинства суверенного государства. Сунцы выбрали первый вариант, непоколебавшись казнить чуского посла даже перед угрозой собственной гибели [313, т. 29, с. 959; 187, т. 5, с. 324]. Давление более сильного соседа тоже рассматривалось как недопустимое для суверенного государства: когда в 523 г. до н. э. (19 г. Чжао-гуна) царство Цзинь попыталось было вмешаться в выбор преемника умершего сановника царства Чжэн (его преемником из-за малолетства сына, мать которого была из Цзинь, стал по решению старших клана его дядя), его домогательства были решительно отвергнуты. Обосновывая такое решение, влиятельный министр Цзы Чань сказал правителю, что, если уступить Цзинь и позволить ему вмешиваться в дела Чжэн, царство потеряет свою независимость [313, т. 31, с. 1965; 187, т. 5, с. 675]. Это была не просто поза: правители царств и княжеств хорошо понимали, что любая уступка в сфере суверенитета — начало конца. Только твердость в сочетании с искусным политическим лавированием, умелой дипломатической игрой на противоречиях сильных соседей могла дать им шанс выжить.
