Пробел - [18]

Я стоял в некоем неопределенном месте, бесцветном, без плотности. Невыразимое чувство, из тех, что посещают в сумеречных состояниях, подсказывало, что некогда это место было моей комнатой; что одновременно и трансцендентное, и имманентное отсутствие, над коим, как на краю пропасти, открывалось мое желание, некогда было стеной, материальной реальностью, которую уничтожила небывалая белизна. Об этой отправной точке своего внутреннего, без шума или движения, приключения я вспоминал как о каком-то высшем мгновении, когда время начало удерживаться в себе и прекратило течь. Глаза мои оставались открыты — и совершенно напрасно, поскольку различие между внешним и внутренним потеряло всякое значение. Тело, наконец уловленное в своей центральной точке, сбросило балласт формы и массы и стремилось изгладиться в пробеле — как мало-помалу приглушаемый эрозией отпечаток льнет к своей исходной подложке. Но подложкой здесь была пустота. И плоть оказывалась не у дел.

Но тут навязал себя и ни с того ни с сего начал править образ. Я вновь обрел зрение, которого, как мне казалось, лишился, — все для того, чтобы рассмотреть очерченные в совершенстве, как предмету меня перед глазами и под рукой, столь же конкретные, сколь и необычные солнечные часы, украшенные у основания нравоучительной надписью. И, оставленный словами, сказал себе, будто действительно учился говорить: пора.

И засим смежил веки. Я проник в застенок — но не отринув волевым актом назойливую очевидность предначертанного часа и тем паче не в силу утомления перед лицом мира и вещей, а в своего рода созревании души, согласной на свою темноту, на отступление в себя, на окончательный отказ от любого объекта и всякого света. Образ солнечных часов таким образом стерся. Поскольку вдали от всякой чувственной реальности во мне все еще мешкали латинские слова, все что мне оставалось, — воспоминание об окончательном суждении о природе времени, окутанное смутным ощущением, что суждение это не ново или по меньшей мере не принесло мне никакого нового знания и у меня, следовательно, есть все основания остаться с закрытыми глазами, ибо я победил неведение.

Впредь я продвигался в тени. Собственно говоря, это не было перемещением. Скорее уж сокровенным расширением беспредметного роста. Форма тела ускользала от моего попечения; я утратил чувство позы и вызванного ею физического напряжения. Меня не влекло небытие — но во мне бродила тень, захватывала меня, поглощала. Я колыхался без направления, как те во всех отношениях низшие растения, что живут на дне прудов и через ткани которых проходит дух вод. Свиваясь, развеваясь, бесцельно блуждая в покое счастливого безвременья, я, как в иле, вяз в нежном оцепенении отсутствия, словно был неким маточным телом, скорее привидевшимся, нежели живым, темнее любой плоти, наличным не столько для себя, сколько для ночи. И мое неподвижное и совершенное счастье пришло ко мне лишь потому, что ночь не была ни внешней, ни чуждой — она просто несла меня в себе, поскольку ее в себе нес я.

Если что-то с тех пор и пребывало в движении, неустанно с собой сочетаясь, с собой, себя не ища, встречаясь, — то отнюдь не я, то была тень, из которой сложены душа и ночь — из которой в ночи сложена душа. Если подчас принималась, не переставая быть тишиною, говорить тишина, то отнюдь не моим, утраченным еще до того, как я родился, голосом, а через внутренний шум проходящей между словами, как сквозь время, ночи; откуда же тогда текла речь? я подчас говорил: из сердца, подчас: из разума или души, а иногда даже: из плоти, принимая всякий раз одно слово за другое, но на самом деле то была ночь — вскормившая в собственном лоне все смыслы. И если что-то в конце концов оказалось написано, если белая страница набухла в ужасе смысла или в благодати разрастаньем глифов и графем, знаки вполне могла начертать моя рука, а слова, в темноте своих истоков, отыскать моя память, и уж не знаю, какая еще способность собрала их вместе и провела через перипетии текста. Быть может, то был я. Но это был отнюдь не я. У того, кому казалось, что это он, не осталось иллюзий: он просто вернул ночи то, что от нее получил.