[Про]зрение - [52]

Пообедали порознь. Верный избранной тактике управляемой распыленности, комиссар перед тем, как расстаться с подчиненными, напомнил им, чтобы не ходили в те рестораны, где побывали накануне, и, словно тоже был своим подчиненным, дисциплинированно выполнил собственный приказ. И испытал при этом сладость самопожертвования, потому что выбранный им наконец ресторан, хоть и был отмечен тремя звездами, на деле не заслуживал ни одной. На этот раз определили не одну точку рандеву, а две – сначала с агентом, потом – с инспектором. Оба они тотчас поняли, что начальство не в духе и к разговорам не склонно, потому, вероятно, что беседа с глазным врачом и его женой не задалась – или не удалась. А поскольку и они не добились успеха в самоотверженных своих трудах, то состоявшееся в компании провидение, страховки и перестраховки совещание по итогам дня отнюдь не напоминало плавание по морю роз. Напряжение, вызванное причинами чисто служебными, возросло еще более после бестактного и тревогу вселяющего вопроса, который гаражный служитель задал им при въезде: Вы откуда взялись. Само собой понятно, что комиссар, надо отдать должное ему и его профессиональной выучке, не растерялся: Из провидения, отвечал он сухо, а затем еще суше добавил: Мы припаркуемся, где положено, на месте, отведенном компании, а потому ваш вопрос нескромен и невежлив. Может быть, может быть, вопрос мой и то, и это, но я не помню, чтобы я вас раньше тут видел. А все дело в том, что вы человек не только бескультурный, но и беспамятный, мои коллеги работают у нас недавно и в самом деле появились здесь впервые, но я-то здесь – постоянно, а теперь отойдите в сторонку, потому что водитель нервничает и может задавить ненароком. Поставили машину и вошли в лифт. Не думая о том, что совершает шаг безрассудный и неосмотрительный, агент принялся было объяснять, что вовсе даже он не нервничает, что перед тем, как принять в полицию, его проверяли и признали человеком в высшей степени хладнокровным, но комиссар резким взмахом руки призвал его к молчанию. И только потом, попав под защиту звуконепроницаемых стен провидения, обрушился на него без жалости и снисхождения: Как тебе в голову не пришло, идиот ты этакий, что лифт может быть оборудован микрофонами. Господин комиссар, виноват, я в самом деле не подумал об этом, пролепетал в ответ бедняга. Завтра никуда не выходи, охраняй офис и напиши пятьсот раз: Я – идиот. Господин комиссар. Ладно-ладно, не обижайся, я погорячился, но этот охранник из гаража просто взбесил меня, мы так старались не пользоваться дверью в подъезд, чтобы никому не попасться на глаза, и вот вам, пожалуйста, а ведь никто не должен был видеть нас. Поздно, господин комиссар, а вот если наши службы располагают еще явочными квартирами в городе, мы могли бы передислоцироваться в другое место, сказал инспектор. Располагать-то располагают, но, насколько я знаю, это не мгновенно делается. Может быть, попробовать. Нет, времени нет, да и потом в министерстве будут этим совсем не довольны, дело надо решить как можно скорей, в самые сжатые сроки. Вы позволите мне говорить откровенно, господин комиссар, спросил инспектор. Валяйте. Боюсь, мы зашли в тупик, хуже того – попали в осиное гнездо. Что же вас навело на подобные мысли. Точно объяснить не могу, но вот, ей-богу, ощущения такие, будто сижу на бочонке с порохом и огонь ползет по запальному шнуру, кажется, вот-вот рванет. Комиссару показалось, что он слышит собственные свои мысли, однако занимаемый им пост и ответственность порученной ему миссии не дали ему свернуть с торной дороги долга. Не разделяю ваше мнение, сказал он и этими скупыми словами тему закрыл.

За тем же столом, где завтракали утром, они сидели теперь, развернув свои блокноты с записями и готовились к мозговому штурму. Ну, давай ты первый, сказал комиссар агенту. Как только я вошел в дом, начал тот, то сразу понял, что хозяйку никто еще не успел предупредить. Ну, разумеется, мы же нагрянули по всем трем адресам одновременно – в половине одиннадцатого. А я опоздал немножко и позвонил в дверь в десять тридцать семь, повинился агент. Сейчас это уже не важно, давай дальше, времени не теряй. Она впустила меня, спросила, не хочу ли я кофе, я поблагодарил, сказал, что не откажусь, в общем, все было так, словно я в гости пришел, потом я сказал, что мне поручено расследовать, что там случилось четыре года назад в лечебнице, но потом подумал, что правильней будет не затрагивать сейчас убийство слепца, и перевел разговор на другое – стал расспрашивать о причинах и обстоятельствах пожара, она удивилась, что, мол, столько времени прошло, а мы возвращаемся к тому, что всем бы хотелось позабыть, а я ответил, что сейчас хотим зафиксировать максимальное количество данных, потому что те недели не могут остаться белым пятном в истории страны, но она, хозяйка то есть, не будь дура, сразу ухватила нестыковку, именно это слово она и употребила, потому что в нашем-то положении, осадном, прямо скажем, положении, когда столица блокирована из-за итогов голосования, кто-то вдруг спохватывается и начинает выяснять, что да как там было во время эпидемии слепоты, и, должен признаться, господин комиссар, в первую минуту я даже растерялся и не знал, что ей на это ответить, но все же нашелся и сказал, что решение провести расследование было принято еще до выборов, но из-за извечной бюрократической волокиты стало возможно начать его только сейчас, и тогда она сказала, что причины пожара ей неизвестны, несчастный случай, который мог и раньше произойти, а я спросил, как ей удалось спастись, а она стала мне рассказывать про жену доктора, всячески ее расхваливать и превозносить, и говорить, что необыкновенный человек, никогда прежде не встречала таких, совсем особенная, ни на кого не похожая, и если бы не она, сказала еще, я бы с вами сейчас не разговаривала, она спасла нас всех, и не только спасла, она кормила нас, оберегала, защищала, заботилась о нас, а когда я спросил, кого она имеет в виду, говоря