Посвящается Пилар
– Странный ты рисуешь образ и странных узников!
– Подобных нам.
Платон. Государство, книга VII
Человека за рулем зовут Сиприано Алгор, по профессии он гончар, от роду ему шестьдесят четыре года, но выглядит моложе. Рядом с ним сидит его зять по имени Марсал Гашо, ему еще нет тридцати. Однако по лицу так не скажешь. Вы уже, наверно, заметили, что у обоих к имени пристегнута фамилия, неизвестно что означающая и откуда взявшаяся. Надо полагать, оба носителя едва ли обрадовались бы, узнав, что «алгор» – это озноб, называемый обычно потрясающим и предшествующий лихорадке, а «гашо» – не что иное, как та часть бычьей шеи, на которую надевается ярмо. Младший – в полувоенной одежде, но без оружия. Старший – в цивильном пиджаке и более-менее подходящих к нему брюках, в сорочке, чинно застегнутой наглухо, доверху, но без галстука. Руки, сжимающие руль, по-крестьянски крупны и сильны, но от ежедневного контакта с глиной, что ли, или еще почему в нужную минуту они оказываются чутки и чувствительны. У Марсала – руки как руки, ничего примечательного, разве что тыльную сторону левой кисти от основания мизинца до основания большого пальца наискось пересекает шрам, оставленный, вероятно, ожогом. Машина, хоть и гружена грузом керамики, грузовиком зваться не достойна, это скорей старомодный пикап среднего размера. Двадцать километров тому назад, когда эти двое выехали из дому, небо едва начинало светлеть, а сейчас утро уже позволяет увидать шрам Марсала Гашо, угадать чуткость рук Сиприано Алгора. Учитывая хрупкость клади и качество дорожного покрытия, он едет на небольшой скорости. Товары не первой и даже не второй необходимости – вроде керамической кустарной посуды – по графику должны доставляться часа за два-три до полудня, и на рассвете Сиприано Алгор выехал лишь потому, что Марсалу Гашо положено заступать на смену по крайней мере за полчаса до открытия Центра. В те дни, когда Сиприано зятя не везет, а везет одну лишь посуду, ему нет надобности вставать спозаранку. Но раз в десять дней он забирает Марсала, чтобы тот провел с семьей свои законные сорок часов, а потом – когда с грузом, когда порожняком – в срок возвращает его к неукоснительному исполнению служебных обязанностей в качестве и должности охранника. Дочь Сиприано, которая носит имя Марта, а фамилию Изаска по матери – уже покойной – и Алгор по отцу и лишь шесть ночей и три дня в месяц имеет возможность радоваться присутствию мужа в доме и в постели, прошлой ночью забеременела, о чем, впрочем, еще не знает.
Вокруг до того тускло и грязно, что глаза бы не смотрели. Кто-то дал этим огромным пространствам, на вид не имеющим ничего общего с сельской местностью, техническое название Аграрный, а поэтическое – Зеленый Пояс, но по обе стороны шоссе, насколько хватает глаза, хватает он лишь стоящие на многих тысячах гектаров огромные пластиковые прямоугольники, некогда выкрашенные в неброский и неопределенный цвет, который постепенно под действием времени и пыли сделался пепельно-бурым. Под плоскими крышами, спрятавшись от взглядов проезжающих по шоссе, вызревают овощи и фрукты. По второстепенным дорогам там и тут выбираются на магистраль грузовики и трактора с прицепами, доверху наполненными этой продукцией, но основные перевозки происходят ночью, а те, кто едет сейчас, либо запаслись специальным и исключительным разрешением осуществить доставку позднее, либо проспали и теперь пытаются нагнать. Марсал Гашо как бы невзначай поддернул левый рукав и искоса взглянул на часы: поток машин делается все плотней, а дальше, когда въедут в Промышленный Пояс, будет только хуже. Сиприано заметил этот жест, но промолчал, зять – славный малый, спору нет, но больно уж дерганый, из породы тех, кто не знает покоя еще с колыбели, вечно боится опоздать, даже когда торопиться некуда, и вообще пока не умеет обращаться со временем – но со временем, когда до моих лет доживет, может быть, научится. Проехали Аграрный Пояс, и дорога, став заметно грязней, пересекает теперь Промышленный, пронизывая скопления фабричных и заводских корпусов всякого рода, вида, размера и предназначения, круглые и цилиндрические бензохранилища, электростанции, воздуховоды и трубопроводы, навесные мосты, красные и черные трубы разной величины, попыхивающие клубами ядовитого дыма, длиннорукие краны, химические лаборатории, нефтеперегонные установки, облака вонючего пара – то горьковатого, то сладковатого, пронзительный визг сверл, жужжание электропил, тяжкие удары гидравлических молотов и неожиданно – зоны безмолвия: никто не знает, что происходит, что производят за этими стенами. В этот миг Сиприано Алгор сказал так: Не бойся, поспеем. А я и не боюсь, ответил зять, едва скрывая беспокойство. Да уж вижу, как ты не боишься. Он свернул на параллельную улицу, где ездить разрешалось лишь тем, кто там работал: Срежем здесь дорогу, и не забудь, если полиция спросит, почему ушли с магистрали, скажем, что нам тут надо уладить одно дельце на фабрике, прежде чем въехать в город. Марсал Гашо глубоко вздохнул: когда на шоссе не протолкнуться от машин, тесть всегда рано или поздно пускается в объезд. И тут главное – чтобы не отвлекся и свернул вовремя. По счастью, их еще ни разу не останавливала полиция, хотя страху бывало много. Когда-нибудь, думал Марсал, все-таки придется сказать, что я ему не мальчишка сопливый, чтоб каждый раз напоминать мне, что именно я должен отвечать полиции. Ни зять, ни тесть не ведали, что дорожная полиция относилась к ним так терпимо или добро- и равнодушно именно благодаря форменной куртке охранника Центра, а вовсе не потому, что им столь долго благоволила судьба или помогала вереница случайных удач, как, скорей всего, ответил бы он, будучи спрошен, почему же их до сих пор не оштрафовали. Знал бы это Марсал Гашо, наверно, покичился бы перед тестем весомостью власти, которой бывал облечен, когда облачался в свой, с позволения сказать, мундир. Знал бы это Сиприано Алгор, наверно, в разговорах с зятем умерил бы свой насмешливо-снисходительный тон. В очередной раз подтвердилась непреложная правота истины – если бы молодость знала, если бы старость могла. После Промышленного Пояса начинается наконец город, ну, то есть еще не сам город, который, будто ласковым прикосновением тронутый первым розоватым лучом солнца, еще только маячит вдалеке, а здесь пока что тянутся в полнейшем беспорядке нагромождения лачуг, сложенных из чего попало и чаще всего – из всякой дряни в количестве достаточном, чтобы защитить от стихий – главным образом, от холода и дождя – своих полубесприютных обитателей. Жуткое место, по мнению горожан. Время от времени, во имя классической аксиомы «законы пишет необходимость», какой-нибудь груженный продовольствием фургон подвергается налету и опустошается скорее, чем об этом можно рассказать. Редкой эффективности оперативный метод был выработан и усовершенствован в ходе добросовестных коллективных размышлений над результатами первых попыток, которые проваливались, как очень быстро выяснилось, из-за полного отсутствия стратегического замысла, из-за безнадежно устарелых тактических ходов, и, наконец, из-за скверной и безалаберной координации сил и средств, чаще всего действовавших врозь и наобум. По ночам транспорт шел почти беспрерывным потоком, и потому первоначальная идея, состоявшая в том, чтобы, перекрыв шоссе, задержать и ограбить грузовик, быстро доказала полную свою несостоятельность, и нападавшие попадались в собственную ловушку, ибо следом идущие грузовики немедленно – не медленно, а очень быстро – приходили на выручку жертве. Решение проблемы – поистине гениальное, как вполголоса признавали сами же полицейские власти, – состояло в следующем: нападавшие разделились на две группы и начали ставить не один кордон, а два, и покуда первая, тактическая, группа перекрывала дорогу сразу же после проезда одиночного грузовика, вторая, стратегическая, действуя метрах в ста впереди, немедленно по получении светового сигнала столь же проворно перекрывала шоссе с другой стороны, так что одиночке, самой судьбой обреченному, ничего не оставалось, как затормозить и сдаться на милость грабителей. Встречную полосу магистрали и перекрывать не надо, потому что водители, увидев, что творится впереди, сами брали на себя труд остановиться. Третья группа – быстрого реагирования – занималась тем, что забрасывала градом булыжников смельчака, пытающегося из солидарности прорваться на помощь. Дорогу блокировали огромными камнями, принесенными на носилках, а потом, клянясь и божась, что не имеют никакого отношения к происходящему, сами же оттаскивали на обочину. Об этих людях идет дурная слава у нас в квартале, а мыто тут ни при чем, приговаривали они, а водители грузовиков, мечтая лишь поскорее добраться до Центра, отвечали: Ладно-ладно. Подобного рода дорожные неприятности обходили стороной пикап Сиприано и Марсала. До сих пор, по крайней мере. Но поскольку у бедняков в ходу главным образом глиняная посуда и она же чаще всего бьется, не стоит зарекаться, что однажды обитательница одного из бараков не скажет мужу: Ни одной целой тарелки не осталось, а муж, без сомнения, ответит: Ладно, достану, тут временами проезжает машина с надписью на борту «Керамика», быть не может, чтобы там не было мисок. И горшков, добавит жена, пользуясь благоприятным моментом. Если не забуду, скажет муж, и горшков тебе добуду.
![[Про]зрение](/storage/book-covers/85/85a47df7aaebf3c6446bf302f01aee58558f3fe8.jpg)
