[Про]зрение - [27]

Председатель муниципального собрания аккуратно сгреб в кучку разбросанные по столу документы, большая часть которых имела, казалось, отношение к другой эпохе, к другой стране, к другой столице – уж не той, что пребывала на осадном положении, была брошена собственным правительством и окружена собственной армией. И если бы он порвал эти бумаги, если бы сжег их, если бы швырнул в корзину, никто не спросил бы с него отчета, и людям теперь было о чем подумать помимо этого, и город при ближайшем рассмотрении представал уже не частью хорошо знакомого мира, а превратился в миску с протухшей, зачервивевшей едой, в остров, дрейфующий к чужому морю, во внезапно вспыхнувший очаг опасной инфекции, отчего и был помещен в карантин в ожидании, когда мор потеряет свою ярую силу и, пожрав всех, до кого сумел дотянуться, уничтожит сам себя. Председатель попросил дежурного принести плащ, взял портфель с документами, которые собирался изучить дома, и спустился. Водитель, ожидавший у машины, распахнул дверцу: Мне сказали, я вам буду не нужен. Да-да, вы свободны, можете идти. В таком случае до завтра, господин председатель. До завтра. Как забавно, что мы всю жизнь, прощаясь, произносим и выслушиваем это «до завтра», и ведь непременно настанет день – последний для кого-то, – когда уже не будет либо того, кому это говорится, либо того, кто это говорит, нас то есть. Что ж, поглядим, как в этом самом завтра, которое еще принято называть следующим днем, обретутся снова председатель муниципального собрания и его личный водитель, увидим, под силу ли им будет понять, до какой же степени необыкновенно и граничит с чудом, что они сказали друг другу до завтра и увидели, как в точности исполнилось то, что было не более чем проблематичной возможностью. Председатель уселся в машину. Он собирался неторопливо поездить по городу, поглядеть на людей, останавливаться то там, то здесь, проходя сколько-то метров пешком, послушать разговоры, пощупать, короче говоря, пульс у города, оценить, насколько сильна будет лихорадка, покуда еще находящаяся в инкубационном периоде. Ему вспомнилась читанная в детстве история о том, как некий восточный владыка – царь, король или император, а, нет, кажется, калиф – время от времени переодетым покидал свой дворец, смешивался с простонародьем, с чернью, так сказать, слушал, что там свободно говорят, о чем без утайки толкуют на базарах и площадях его столицы. На самом-то деле, конечно, не очень свободно, потому что и в те времена, как и в любые другие, хватало шпионов, подслушивавших и бравших на заметку оценки, жалобы, хулу, то бишь критику режима, или, не дай бог, зреющий заговор. Ибо незыблемое правило любой власти гласит, что голову следует снять с плеч прежде, чем в ней зашевелятся крамольные мысли, ибо тогда уж поздно будет. Председатель палаты – не полновластный владыка окруженного города, а великий визирь, ведающий внутренними делами, уже пересек границу и сейчас проводит рабочее совещание со своими сподвижниками – со временем мы узнаем, без сомнения, с кем именно и ради чего. По этой причине председателю нет нужды нацеплять накладную бороду и усы и прятать под личиною свое лицо – открыто открытое лицо его и такое же, как всегда, разве что чуть более озабоченное, если судить по морщинам на челе. Кое-кто узнает его, без сомнения, но лишь немногие с ним поздороваются. Не следует, впрочем, считать, что безразличие или даже враждебность проявляют те лишь, кто когда-то оставил бюллетень незаполненным и, значит, видит в председателе политического противника, нет, немало и приверженцев собственной его партии глядят на него с нескрываемой подозрительностью, чтобы не сказать – с откровенной неприязнью: Чего этот субъект тут забыл, наверняка подумают они, что он тут делает, зачем трется среди сброда белобюллетников, ему бы на службе сидеть да отрабатывать жалованье, пока платят, потому что большинство-то теперь – не за ПЦ, и глядите-ка, он, наверно, решил сшибить себе голосов для новых выборов, славно придумано да только больно мудрено, а вот спросили бы меня, что делать, я бы первым делом посоветовал разогнать эту палату, а управление передать людям, надежным в политическом отношении. Прежде чем продолжить наш рассказ, поясним, что слово белобюллетник, употребленное несколько выше, прозвучало не случайно, не потому, что пальцы заплелись и ударили не по тем клавишам компьютера, и уж тем более не по прихоти автора, изобретшего этакий неологизм. Есть такой термин, есть, существует, в любой словарь загляните, а проблема – если есть проблема – в том исключительно, что люди убеждены, будто знают значение слова белый и всех производных от него, не тратят времени, чтобы определить источник, либо страдают синдромом ленивого интеллекта, а оттого замирают на месте и не идут вперед, туда, где ждут их новые прекрасные дали. Неизвестно, кто был сей пытливый исследователь или первооткрыватель, но словечко стремительно распространилось, пошло гулять по стране, причем тотчас обрело уничижительный оттенок. Мы же с небольшим опозданием и с гораздо большим сожалением сообщаем, что в стороне от такого прискорбного во всех отношениях отношения не остались и средства массовой информации с государственным телевидением в первых рядах, которое употребляло словечко исключительно как заушательски бранное. Вот так попадется оно, прочтешь – вроде бы ничего особенного, а вот услышишь, как произносят его, по-особенному кривя губы, с неподражаемо пренебрежительным выговором, – потребуется моральная стойкость, некогда отличавшая рыцарей круглого стола, чтобы не кинуться, бия себя в грудь, посыпая пеплом главу, открещиваться от прежних помыслов и первоначальных заблуждений и восклицать: Белобюллетником был я, но впредь не буду, прости меня, отчизна, прости, государь. Председатель же муниципалитета, которому прощать не приходится, ибо он не только не король и никогда королем не будет, но даже и баллотироваться на новый срок да на ближайших выборах не намерен, пытается сейчас отыскать следы и приметы разора, запустения, одичания, но первый взгляд ничего такого не находит. Лавчонки и большие магазины открыты, хотя впечатления, что торговля идет очень уж бойко, не создается, машины ездят, и не больше, чем в другие дни, и пробок, и сами пробки, и у дверей банков не толпятся встревоженные клиенты, как полагалось бы в дни кризиса, и все кажется вполне нормальным, ни единого ограбления, ни единой драки с поножовщиной и стрельбой, ничего такого, что шло бы вразрез с сиянием этого раннего вечера, не жаркого и не холодного, а словно бы специально ниспосланного в наш мир во утоление всякого томления, для исполнения любого желания. Но против той озабоченности или, верней сказать, обеспокоенности, что снедает председателя, оно бессильно. В воздухе будто разлита некая угроза, которую чувствительные термометры могут, наверно, зафиксировать в тот миг, когда плотный купол туч, закрывающих небо, передергивается, будто судорогой, в ожидании громового удара, а во тьме поднебесья скрипит дверь и вслед за тем струя ледяного воздуха бьет в лицо, и дурное предчувствие открывает нам путь к отчаянию, и от дьявольского хохота раздирается тонкий душевный покров. Ничего определенного, ничего такого, о чем можно было бы поговорить с должной объективностью, но тем не менее председатель должен приложить неимоверные усилия, чтобы не остановить первого попавшегося человека и сказать ему: Будьте осторожны, не спрашивайте, ради бога, почему и чего именно вы должны остерегаться, но только прошу вас – будьте осторожны, предчувствую, что сейчас, вот-вот случится нечто скверное. Ну уж если вы, состоя в должности председателя муниципальной палаты, не знаете, почем же мне знать, резонно скажут ему в ответ. Неважно, неважно, а важно быть осторожным. Эпидемия, что ли. Не похоже. Землетрясение. Мы находимся не в сейсмоопасной зоне, тут подземных толчков отродясь не бывало. Наводнение. Уже много лет как наша река не разливается и не выходит из берегов. Так что же тогда. Не могу вам сказать. Вы уж меня простите, но я хотел вот что спросить. Вы прощены заранее, спрашивайте. Вы, может быть, не в обиду вам будь сказано, хватили лишнего, а ведь, как говорится, последний стаканчик-то нас и губит. Я вообще не пью. Тогда я уж совсем ничего не понимаю, о чем вы. Вот как случится, поймете. Что случится. Что должно случиться, то и. Собеседник председателя в растерянности огляделся по сторонам: Если ищете полицейского, чтобы задержал меня, то зря – не найдете, никого нет. Я вовсе не высматриваю полицейского, солгал тот, я просто тут с приятелем, а-а, вот и он, ну, пожелаю вам, господин председатель, всего наилучшего, до новых встреч, а, честно говоря, я бы на вашем месте пошел бы домой да прилег, во сне все забывается. Я никогда не сплю в такое время. Чтоб поспать, всякое время годится, сказал бы на это мой кот. Вы позволите и мне спросить. Ну, разумеется, господин председатель, я весь внимание. Вы опустили чистый бюллетень. Допрос с меня снимаете или – подозрение. Нет-нет, просто любопытно, не хотите отвечать – не отвечайте. Человек поколебался немного и вслед за тем произнес: Да, чистый, но это, насколько я знаю, законом не возбраняется. Да нет, не возбраняется, однако ж дает вот какие результаты. Прохожий, похоже, уже позабыл про своего воображаемого приятеля: Господин председатель, лично я ничего против вас не имею и готов даже признать, что на своем посту делали немало полезного, но не я виной тому, что вы называете результатом, я проголосовал так, как мне захотелось и в соответствии с законом, так что вы эту кашу заварили, вам ее и расхлебывать. Я ведь всего лишь хотел предупредить вас. Я все еще мечтаю узнать, о чем думали люди. И хотел бы – не смог бы объяснить. Стало быть, я попусту теряю здесь время, еще раз простите, приятель, наверно, заждался, я ведь уже уходил. В таком случае благодарю вас, что задержались еще немного. Господин председатель. Слушаю вас. Если я хоть немного разбираюсь в том, что происходит в душе человеческой, вы, похоже, страдаете от угрызений совести. Я угрызаюсь из-за того, чего не сделал. Кое-кто уверяет, будто самые тяжкие терзания – из-за того, что сделал. Может быть, вы и правы, я поразмышляю над этим, но так или иначе – будьте осторожны. Постараюсь, господин председатель, спасибо, что предупредили. Благодарите, хоть по-прежнему не знаете, о чем я вас предупредил. Есть люди, которые не достойны доверия. Вы – уже второй, кто говорит мне сегодня об этом. В таком случае можете считать, что выиграли день. Спасибо. До свиданья, господин председатель. До свиданья.