Про того, кого не заменить - [11]

По первости-то он выполнял самую простую работу. Работа несложная, а ему — радость! А как же иначе — оружие делает! ППД. Знаете, какая гордость в них во всех была! Как немного отошли от голода, как снова попривыкли смеяться, сразу такими гордецами стали — мы, мол, рабочие!

Однажды на вторую ГЭС топлива не привезли — уж очень фашист бомбил сильно. Без топлива электростанция остановилась — ни света, ни электричества не даёт. Без тока станки молчат, а работать надо. Военные ждут оружия, и сказать им совестно, что мы без тока работать не можем. Надо работать, и всё! И приходилось работать так: Лёня руками мотор крутит, через трансмиссионные ремни, а я на станке работаю. Крутить мотор трудно — взрослому-то тяжело. А Лёня справлялся…

Озорники

Прошло два года. Лёня окреп, освоился с заводом, познакомился с другими мальчишками. Он перестал стесняться и почувствовал себя на заводе совсем своим.

В перерыв мальчишки уже не сидели в цехе, как тихие старички, а шли на заводской двор. Даже придумали новую игру.

На заводском дворе скопились горы металлической стружки. Поэтому решили стружку сжечь. На заводе запылали костры, в них плавили стружку. В эти костры мальчишки бросали трубы. Каждая труба была с одного конца заварена, потом в неё наливалась вода, а другой конец трубы затыкался деревянной пробкой. Когда вода закипала, труба начинала гудеть, как паровоз, а потом высоко-высоко стреляла пробкой. Шуму и грохоту при этом было — как при выстреле из настоящего орудия.

Потом мальчишки бежали кто куда. Если поймают, несдобровать!

Самый радостный день

Как этого дня ни ждали, он всё-таки пришёл неожиданно. Никогда город не видел столько счастливых лиц, столько радостных слёз.

Всё. Нет блокады. Железное кольцо смято, разбито вдребезги. Ленинград смеётся и ликует.

Двадцать седьмого января тысяча девятьсот сорок четвёртого года все люди завода собрались в клубе-подвале. Директор объявил, что всем, кто геройски защищал город от фашистов, будет вручена медаль «За оборону Ленинграда».

…Лёня услышал свою фамилию и неуверенно направился к сцене. Он смотрел на взрослых, которые ему что-то говорили, смеялись, трясли руку, и всё не верил: неужели дадут? Лёня вернулся к друзьям, приколол медаль к ватнику. Потом отколол: а вдруг Володьке Нечаеву не дали? Когда с медалью пришёл и Володя, Лёня достал свою, протёр её рукавом и снова приколол на ватник. Медаль брякнула у него на груди, и он с шальной радостью слушал её замечательное бряканье.

А потом был салют. Это был первый виденный им салют. И медаль у него была первая. И ему казалось, что и радость у него как бы первая, потому что прежняя хорошая жизнь уже забылась. И отсчёт времени пошёл с дней блокады.

Он то и дело дотрагивался до медали рукой — на месте ли она, а сам смотрел на небо. Отблеск разноцветных огней играл на снегу, на лицах людей. Лёня стоял в огромной толпе ленинградцев, и ему было тепло в тот холодный зимний день.

Этот день никогда не забудется. Он как будто перевесил всё трудное и несчастливое.

Единственное приключение в жизни. Говорит друг Володя Нечаев

— Через год и четыре месяца кончилась война. Наступила мирная жизнь. Раньше выезд из Ленинграда был запрещён. А тут разрешили. В Разливе у нашего товарища дом был. Собрались мы — компания человек шесть — и поехали в Разлив. Ехали на паровике. Тащился он еле-еле. Мы стояли на ступеньках, держались за деревянные ручки и свешивались вниз. Ветер набивается в рот, рубашки — пузырём, и такое чувство свободы и полёта — не передать.

Как только вышли — в глаза бросилось озеро. Простор, тишина — даже голова закружилась! Никто в тебя не целится ни сверху, ни сбоку. Нечего бояться!

Идём мы вдоль озера, как зачарованные — сначала нам даже в голову не пришло, что можно купаться. Слишком хорошо и без этого. Жара была, а мы потом обливаемся и даже не замечаем.

Вдруг как опомнились, что купаться можно, и — плюх в воду! Вылезли и пошли бродить по берегу. Такое у всех ощущение, что мы первые сюда пришли. Совсем нам хорошо стало.

Вышли на озеро, кто-то лодку увидел и кричит: «Эй, лодка, гляди-ка!» Все повскакали и в эту лодку — прыг! И никому дела нет, что лодка металлическая, и маленькая, и течёт, словно плохое корыто. Мирная жизнь — значит, всё можно!

Кричим, веселимся. От берега уже порядочно отъехали. А тут ветер поднялся. Волна. Стала в лодку вода прыгать. Тут уж мы вроде в себя пришли. Страшно. Озеро почернело. Небо нависло. То мы все красные от загара, а то вдруг стали бледные. И снова всё — как на войне. Но панике не поддались. Это нас спасло. Двое вцепились в вёсла и налегают на них из последних сил. Двое стоят на носу и корме — животами лодку от волны защищают. А мы с Лёней черпаем воду, как заводные, и работаем в бешеном темпе.

И когда лодка, полная воды, всё же ударилась носом в твёрдый берег, мы не сразу вылезли из неё. А всё черпали и черпали из неё воду до самого дна, до последней капли: так нас война приучила — дело до конца делать.

И только после этого, как по команде, упали на песок и долго лежали так, ни о чём не думая. Над нами ходили облака и тучи, солнце то появлялось, то исчезало, на берег волны набегали, пропадая в песке, а мы всё лежали. Нам надо было привыкнуть к мысли, что и в мирной жизни не всё так просто, чтобы жить без конца.