Про того, кого не заменить - [10]
А у меня уже совсем сил нет. Мороз застрял в горле, и дыхание как бы прекращается. На шаг перешёл, а холод так и разъедает. А потом уже ничего не чувствую, как будто и рук нет, и ноги не мои, деревянные. Клонит меня к земле, но иду. По щекам слёзы. Плакать не плачу, а как-то само собой выходит. Мечтаю погреться. И больше ничего мне не надо. Но слева — каменный забор, справа — пустырь. Как добрался до заводской проходной — не помню.
Захлопнулась за мной дверь, будто бы отсекла она меня от холода. И такое во мне ощущение, что очутился я в тёплом доме, и что меня здесь ждут, и что я здесь человек не случайный.
Ленинградский инструментальный завод
На Новгородской улице стоит кирпичное здание. Это Ленинградский инструментальный завод.
До войны на месте этого завода размещался другой. Пробочный. Он делал пробки для бутылок. Когда же он сделал из пробковой коры столько пробок, что хватило на все бутылки в Ленинграде, его перевели в Одессу.
На месте пробочного завода возникла артель, которая выпускала складные метры — простейший измерительный инструмент. Его всегда носят в кармане плотники, чтобы мерять ширину дверей или окон.
Но артель прожила недолго. Началась война. В это здание перевели часть Сестрорецкого завода имени Воскова, остальных увезли в далекий северный город.
Рабочие Сестрорецка привезли с собой станки — так был создан Ленинградский инструментальный завод. Он стал выпускать самое важное для войны — оружие.
Самым главным на заводе был директор Павел Иванович Тихомиров.
Удивительный человек. Говорит Брюс
— Война, голод, нету света, холод, бомбёжка… А он нам школу на заводе устроил. Рядом со своим кабинетом. Учителя нашёл. Да только мы от той школы принялись бегать. Как урок, так мы через забор! Ну, конечно, охранницы нас поймают и волокут к Тихомирову.
«Ну что, зайцы? — спрашивает Павел Иванович. — Долго ещё бегать будете?» А мы стоим перед ним, с ноги на ногу переминаемся. «Учиться вам надо! Война скоро кончится, а вы кто такие? Знания — не мешок, за плечами не таскать. Учитесь!»
Вроде стыдно станет. Обещаем, что будем учиться, а потом — за старое. И ещё петушимся друг перед другом: «А чего нам! Мы и так учёные. Как-нибудь на хлеб заработаем. Мы — рабочие, что надо — сами знаем. Сами себе голова!» Важничаем. Ну что — совсем зелёные!
А Павел Иванович уважал нас. Придёт в цех, обязательно с тобой за руку поздоровается. И обязательно спросит, как работа идёт. А уж перед ним так стараешься, отличиться хочется — сил нет! Посмотрит, пошутит, поговорит с тобой, и как-то незаметно сделается такое настроение, что хоть и трудно нам, но скоро будет хорошо. И война не такой страшной покажется, и блокада — невечной. Сила от него какая-то исходила…
После войны, в сорок восьмом, он ушёл на другой завод. Увиделся я с ним лет через двадцать в исполкоме. Он там работал. Вхожу к нему в кабинет со своим другом.
— Узнаёте, — говорю, — Павел Иванович?
Он поднял голову, посмотрел на нас так, как будто не было этих лет долгой разлуки:
— Как же. Лёня Брюс и Юра Петухов. Здравствуйте, ребята!
А уж сколько лет прошло! И я давно уже не мальчик, да и перед Павлом Ивановичем не одна тысяча людей прошла. А он даже не задумался и прямо с ходу: «Здравствуйте, ребята!»
Не забыл нас. И мы его помним. Недавно он умер. А у меня в горле комок не проходит. До чего трудно поверить, что его уже нет и не будет никогда…
Какой у меня учитель!
Василию Ивановичу Шавыкину сейчас шестьдесят семь лет. Он стал рабочим очень давно, пятьдесят лет назад. Тогда по небу ещё не летали реактивные самолёты, в Ленинграде не было метро, а бабушка Пчелинцева была чемпионкой по плаванью.
— Только не думайте, что увидите дедку, — шутливо говорит Брюс. — Моего учителя не назовёшь ни дядей Васей, ни батей. Даже мы, мальчишки, всегда звали его уважительно — только Василий Иванович. Он нам Чапаева напоминал.
Мы с Брюсом идём на участок, где работает Шавыкин.
— Василий Иванович, покажите кулак товарищу писателю! — смеётся Брюс и показывает мне руку Василия Ивановича. Рука мастера восхищает меня — мускулы на ней так и играют.
— Мы писателям кулак не показываем. Мы с ними за руку здороваемся. Кулак у нас для врагов! — в тон Брюсу отвечает Василий Иванович и заводит очки на лоб. На минуту отрывается от работы: — Здравствуйте!
Василий Иванович совсем не похож на старика. Это невысокий крепкий человек с резкими глубокими прочерками на щеках. У него есть личная благодарность маршала Говорова за хорошую работу. Маршал подарил Василию Ивановичу именные часы с гравировкой. В Артиллерийском музее можно увидеть фотографию Василия Ивановича.
— Какой у меня учитель, а! — с гордостью сказал Брюс, когда мы вышли на заводской двор. — А руки-то…
Меня тоже удивили руки мастера. Почему-то вспомнились плакаты и силачи рабочие, которые на них нарисованы. Всегда казалось, что таких рабочих не бывает.
Оказывается, такие рабочие есть. Василий Иванович Шавыкин, к примеру.
Маленький, очень маленький… Говорит Василий Иванович Шавыкин
— Лёня тогда был маленький, даже очень маленький. И очень молчаливый. Всё под ноги себе смотрел и никогда не улыбнётся. Такой серьёзный, взрослый взгляд. Стоит этак передо мной, говорю ему что-нибудь, а он глаза только чуть-чуть подымает. И кажется, что глаза да валенки — а остального нет.
