Про Петровича - [17]

Клим верил. Как можно не верить Петровичу?

— А в другом стройотряде мы строили дорогу. Вот принюхайся, принюхайся. Чем пахнет? Мокрой пылью? Так вот — цемент как раз так пах. Берешь цемент — он аж синеватый такой, на него — песка, перемешиваешь тщательно лопатой до полной однородности. Потом потихоньку льешь воду. Тут главное — не перелить, иначе придется опять и песок и цемент добавлять и снова мешать. А сырой раствор мешается туго. Проверяешь мастерком: раствор стекать не должен. А если махнешь — слетает чисто, не задерживаясь. И — кирпич на кирпич, гони бабка магарыч. Хотя, это когда дома строили. А на дороге — там приезжали грузовики и сгружали нам готовый раствор в огромную бадью. И вот тут надо было быстро его выработать, пока не прихватило, нагружаешь носилки жестяные — и бегом, бегом. Да… Покатался.

Клим слушал, как сказку. Он тоже ездил. Был в Турции с родителями. В Египте на пляже. Но такое…

— Ты, Климка, слушай, слушай. Набирайся ума. Понимаешь, ездить надо обязательно. Страну свою посмотреть. Людей узнать. Понять, что тут и как. Да и просто — это ж какие приключения! Вот мы однажды возвращались осенью по реке. Баржа и катерок-толкач. На палубе сырость, ветер, холодно. Берегов не видно, потому что ночь. Все набились в трюм. Там светло. Стояли деревянные лавки, как в спортзале. Только привинченные к полу. И все. То есть, светло, тепло — и лавки. Народ расселся — а что дальше делать? Кто-то дремал сидя, кто-то в углу устраивался, чтобы к борту привалиться. Цыганская семья шумела, пока на них не цыкнули грозно и хором. А мы с друзьями нашли себе удобные гробики. Это я так для смеха. Там были полки для хранения пробковых поясов. Вот такие пояса, как корсет, только толстые. Говорят, если на одного надеть, так другой может за него держаться, если что. Только вот если что — нам было совсем не надо. Нам бы выспаться, потому что моя, скажем, пристань, была в шесть утра. Так мы в эти полки, что с поясами, залезали ногами вперед. Только голова наружу торчит. И — спать. За бортом вода плещется. Разговор негромкий под лампочкой. Запах сырой земли и картошки — многие везли ее мешками на продажу в областном центре. А утром выходишь на пристань, а под ногами все качается — как моряк с рейса. И тянешь в гору к своему дому. Останавливаешься, оглядываешься — красота ведь! Река, солнце вставать начинает — край неба розовый. А воздух!

В кармане у Петровича мяукнул телефон. Он вытащил модную модель, присмотрелся к экрану, вздохнул.

— В общем, так, Клим. Ездить надо. Особенно, пока молодой. Ездить далеко, так далеко, что в возрасте уже и не соберешься. Смотреть надо на страну свою, на мир вокруг, на людей. А все для чего?

— Для чего? — переспросил Клим.

— Для того, чтобы потом вернуться домой. Дом, Климка, это главное. Вот ты куда шел?

— Домой.

— Вот и пойдем. А то меня уже жена к ужину заждалась.

— А — это? — показал Клим на оставшееся пиво, на разложенные заботливо закуски.

— А это — мужикам. Вон уже Леха подтягивается… Да и мало ли кому еще нужно. Это, знаешь, как специальные охотничьи избушки в тайге, туда заходишь, а в печке сухая растопка, возле нее — дрова сухие, в мешочках подвешены консервы, сухари…

Петрович продолжал рассказывать, подталкивая Клима к дому. А тот переставлял ноги и думал, что Петрович просто не мог все это видеть. Придумывает, что ли? Ведь только раз в год можно выехать в тот же Египет на пляж. Или в Турцию. А тут и деревянные тротуары, и избушки охотничьи, и баржа… Врет ведь? Хотя, разве может Петрович врать? Тем более о том, что главное — возвращение домой. Откуда угодно — домой.

А вот и подъезд. И аппетитный запах жареной на сале с луком картошки, такой аппетитный, что рот наполняется слюной, а желудок начинает напоминать — пора ужинать, пора ужинать…

Петрович и третье нашествие марсиан

«Восемнадцатый день — ни корки,

Терпеливо несем эту кару:

Вот вчера мы доели опорки,

А сегодня сварили гитару…»

Петрович боромотал старую студенческую песню, произнося по слову на шаг. Идти даже на широких таежных лыжах было тяжело. Сыпучий холодный снег как будто затягивал, засасывал в себя тяжелое тело, а ветер, свистящий между деревьями, тут же засыпал след.

Песни — самые разные — надо было проговорить-пропеть десять раз. После этого можно было остановиться и отдышаться, присев на скрещенные лыжные палки, как еще в детстве научили. Уже темнело. Вернее, темнело еще с самого утра. Низкие тучи неслись куда-то на север, если верить компасу.

«Антициклон,»- подумал Петрович. — «Значит, будет мороз. Мороз и солнце, день чудесный…»

Ночевки в снегу он не боялся. За плечами нес хороший рамный рюкзак с палаткой, миниатюрной керосиновой печкой, запасом сухой еды. А снег дает воду. От жажды в тайге не помереть.

«Хорошо живет на свете Винни-Пух!

Оттого поет он эти песни вслух.

И неважно, чем он занят,

Если он худеть не станет…»

Оп-па! А это что еще такое и почему?

В ложбине между двумя сопками, напоминающими очертаниями женские груди, торчала каменная башня, посверкивая красным огнем из расположенной на вершине стеклянной полусферы.

Петрович даже не стал проверять по карте. И так знал, что никаких каменных башен тут, в самом сердце Сибири, быть просто не может. Тем более, что шел он к заветной охотничьей заимке, которая как раз на его карте обозначена была точно. Он так и заказывал для себя: заимку бревенчатую в один этаж, но чтобы две комнаты, теплый туалет, дизель в пристройке, банька свежая, деревом вкусно пахнущая, речка чтобы рядом. Ну, то есть, чтобы подальше от народа, от города, поближе к природе, но с удобствами. И идти чтобы от ближайшего села было не менее трех дней. Вот эти дни и шел по компасу, да по карте. А тут…