Петрович и волшебная палка
— Петрович, закурить есть? — прохрипел, с трудом продираясь через густой воздух и мелкий мусор на дорожке Лёха Кент.
— Что там — закурить… У меня все есть, — немножко замедленно, как бы даже задумчиво и где-то плавно ответил Петрович.
В руке он держал палку. Некоторые скажут, что так не говорят, и надо говорить — жезл. Но Петрович держал именно палку, которая была не раскрашена в полоску, не ошкурена, не покрыта лаком…
Просто палка. Просто так.
— Вот, смотри, — Петрович, нахмурившись и закатив глаза под брови, махнул палкой, зажатой в левой руке, и в правой у него появился холодный до испарины бокал пива. Он отпил три больших глотка, ополовинив сосуд, задумался на минуту и произнес важно:
— Балтика номер семь.
— А закурить, Петрович?
— Да, не мешай!
Петрович поставил свой бокал на скамейку, нахмурился, махнул палкой — в правой руке снова был бокал, до краев полный пива.
— На вот, похмелись лучше.
— Так это что? — выпив одним длинным глотком поллитра, спросил Лёха Кент. — Это как, типа?
— Типа — оп-па, — веско сказал Петрович. — Ты про Незнайку знаешь?
— Это про которую? — Лёха Кент мучил лоб морщинами. — Надьку, что ли?
— Незнайка, коротышка…, - не отрывая глаз от палки, напомнил Петрович.
— А-а-а! Ирка! Ик! — икнул, зажав рот Лёха Кент. — А чего тебе Ирка-то сделала?
— Книжку, блин, про Незнайку читал когда-нибудь? Может, хоть мультик видел?
— А-а-а, Нез-най-ка-а-а… Это который на Луне! — сообразил Лёха Кент, рассматривая прищуренным глазом солнце сквозь дно бокала и намекая этим, что в бокале, в сущности, больше-то ничего и нет. То есть — пива нет.
— Дурень ты, Лёха, — сказал Петрович грустно. — И все мы тут дурни.
— Ну, ты только не обобщай, Петрович!
Лёха Кент был длинный и лысый. Петрович был кряжистый и с животом, нависающим над ремнем и закрывающим пряжку. Дело было поздней весной. Погода была хороша. Под деревьями было свежо. Пахло свежими тополиными листьями.
— Это волшебная палка, Лёха. Понимаешь? У Незнайки вот была палочка, так он и был всего лишь коротышка. А у меня — волшебная палка. И вот, смотрю я на мир и вижу: у Лёхи Кента кончилось пиво. Я улыбаюсь внутренне, сосредоточиваюсь внешне и машу волшебной палкой. Ап!
Пустой бокал в руке Лёхи налился свежим пивом.
— Понял, да?
Лёха Кент сделал три глотка. Глотка у него была ого-го, какая здоровая. Поэтому больше трех глотков не помещалось ни в один бокал.
— Уф, — выдохнул он. — А еще?
— Ап!
Этот стакан Лёха Кент не стал пить залпом. Теперь он рассматривал пиво на свет, отпивал мелкими глотками, проверял следы от пены, чмокал губами, задумчиво глядя вверх:
— А хорошее пиво, Петрович!
— И вот я смотрю вокруг и получается — исправляю несправедливость. Палка помогает мне в этом. Она, блин, чисто волшебная, в натуре!
— Так ты и чипсы можешь?
— Ап!
На скамейку грохнулся большой пакет чипсов.
— Это какие?
— Без рекламы, понял? Без названия. Ты хотел чипсов — вот чипсы. Хрусти.
В кронах деревьев чирикали воробьи. Вдали по случаю очередного праздника звенела колоколами колокольня местного храма. Легкий ветерок гонял бумажки вокруг урны. Петрович и Лёха Кент пили пиво и ели чипсы.
— А еще что можешь?
— Все! Это, понимаешь, волшебная палка. Она может все.
— Ну, так у тебя же пусто…
Петрович махнул палкой, и у него в руке образовался очередной бокал пива. Он окунул губы в пену, не дожидаясь ее осаждения, сделал два быстрых глотка, прищурился на солнце, блестящее зеленым сквозь тополиные листья.
— Клинское золотое, епть!
— Круто! А водку тоже?
— Все могу. Но водку не сейчас. Водку — потом.
— Ну, да. Утро же еще. Всего два часа…
Мужики сидели в тени на парковой скамейке, смотрели вокруг нежно и употребляли.
— А вот жена не понимает, — вдруг как будто продолжил давний разговор Петрович.
— А?
— Жена, говорю, не понимает. Шумит, что дурак я, что надо от палки этой больше просить — и больше, мол, тогда дастся…
— Куда — больше-то? Оно же согреется? — не понял Лёха Кент.
— Вот и я говорю ей: согреется. Не понимает. Ну, женщины, они — сам знаешь…
— Ага. Это…
— Ап!
— О! За наших, стало быть, за женщин? — они оба были женаты и знали, что женщины — очень странные создания. Но каждый раз пили за них специально. Потому что — куда же без них?
— Погоди чуток… Ап! За женщин!
