Про Кешу, рядового Князя - [7]

— Поздравляю. Может, на пользу пойдет.

Нет, не клеится разговор. Надо ее как-то расшевелить, развеселить.

— А отец знаешь как выразился? Ущербному, говорит, армия, что безногому коньки. Это про меня-то, родную кровиночку!..

Нет, не помогает, сидит, как сфинкс египетский.

Кеша выщипывает из струн какое-то неразборчивое коленце, опасливо косится на Галку и пришлепывает их ладонью.

— А ты мне это… будешь писать мелким почерком?

Девушка отрицательно качает головой.

— А крупным?

Галка меряет Кешу до обидного презрительным взглядом:

— С какой стати?

— Как с какой! Всем пишут, а я что, рыжий?

— Так ведь и я не рыжая.

Галка смотрит на часы. Интересного, как видно, ничего не предвидится.

— Ладно, Кеша, счастливо отслужить. Извини, я спешу.

Кеша хмуро смотрит ей вслед. Возмутительная бессердечность! Он начинает подозревать, что не так уж хорошо разбирается в женской психологии. Все же женщины чересчур переполнены тайнами. Прямо нафаршированы ими.

Поскучав минут пять, он кладет гитару на плечо, как лопату, и бредет из сквера. Зря караулил. Хорошо хоть Галкина фотография у него есть, можно будет в армии изредка любоваться…

Игнорировать парикмахерские Кеша стал с раннего детства. Должно быть, это у него врожденное. Поэтому тропики на его голове буйствуют вовсю. Но в этот раз не больно отвертишься — приказ военкома. И вот тощий пожилой парикмахер, величавый, как потомственный дипломат, стрижет нашего героя под совершенно не модный «нуль». Он снисходительно и, как может показаться, с тенью брезгливости водит машинкой по Кешиной макушке. Время от времени дипломат многозначительно покашливает, словно собирается держать речь. А речь его начиналась бы, пожалуй, так: «Дамы и господа! Перед вами одна из разновидностей головы круглого идиота…» Но старик молчит.

Кеша млеет оттого, что его стрижет такая представительная личность. Даже когда дипломат нещадно выдирает пучки волос, Кеша не перестает уважать его. Одно неприятно: машинка все больше напоминает холодную, липкую лягушку. Ползая по голове, она каким-то непостижимым образом отупляет Кешины мозги. Не потому ли он вспоминает вдруг глупый, к тому же античный анекдот про сумасшедших, которым не нравилось, что их время от времени стригли? Они поднатужились и придумали, как сломать парикмахеру машинку.

При всем уважении к величавому старику Кеша не в силах удержаться от вопроса: если, дескать, в голову вбить гвоздь, машинка сломается или нет?

Дипломат перестает стрекотать машинкой и, видимо, усиленно работает головой. Наконец он неопределенно хмыкает и снова пускает на Кешину лысину лягушку.

— Это смотря какая голова, — помолчав, глубокомысленно говорит он. — В другую, так и железнодорожный костыль не жалко всадить.

Дипломату нравится это заключение. Он не без удовольствия повторяет его слово в слово и величаво поворачивается к соседнему креслу:

— А, Фотий Фатьяныч?

— Эт ты точно, Никодим Никитич, — часто кивает маленький вихрастый старичок, направляя бритву на засаленном ремне. Старичок, по всему видать, рад, что полусонное молчание, наконец, прервано, и пускается в рассуждения:

— Возьми моего Генку. Не просыхает, оглоед! Пришел вчера назюзюканный и орет: мне ваш муравейник в печенках сидит, сколько вас тут на квадратный метр? Пора, грит, вас помаленьку изводить хлорофосом! Нет, ты понял, Никодим Никитич? Хлорофосом, подлец! В армию негодяя не взяли, ума-разума не дали, так ему не то что костыль, железный лом не поможет!

Разглагольствуя, вихрастый старичок с прищуром поглядывает на Кешу. Дескать, что ты шалопай, как мой оглоед Генка, видно всем. А вот прибавит ли тебе армия ума-разума?

6.

За очередным поворотом начинается асфальт, и колонна новобранцев шагает по нему куда веселее. Теперь у Кеши даже голова меньше болит, хоть работает по-прежнему туго. Как сон, вспоминает осточертевший перестук колес, гомон в вагоне. Парню уж кажется, что это не он бегал тайком в привокзальные магазины за «пузырем». Будто не его на вторые сутки пути застукал вездесущий сержант Шевцов и без лишних слов разбил о рельсы три бутылки. Кеша тогда переживал целый вечер и все повторял, что сержанту дико повезло — тронулся поезд. Иначе он бы ему такое сотворил, такое!.. В тот вечер слушатели обнаружили у Кеши богатейшие залежи непечатных слов.

Следующий поворот, и — вот он, военный городок авиаторов! Здравия желаем на два года, товарищ гарнизон! Что ты, скажи на милость, таишь в себе для Кеши Киселева? В самом ли деле прибавишь ему ума-разума? А сам Кеша — что он тебе несет в своей стриженой голове?

Городок окружает тайга. Она подступает к казармам, всевозможным постройкам и офицерским домам. Некоторые домики вообще заплутали в лесной чащобе. А на территории сосны растут реденько, будто случайные прохожие. Стоят они вовсе не строгими шеренгами, как подобало бы им стоять здесь, в расположении воинской части.

Куда ни глянь, тайга, тайга. Над ней легким абрисом обозначены сопки, еще дальше еле угадываются настоящие горы. Ближе к городку гигантскими серебристыми кубами высятся ангары. Должно быть, там и начинается аэродром.

Как только колонна новобранцев оставляет за собой ворота гарнизона, за деревьями начинается сотрясающий небо рёв — заработала турбина реактивного самолета. Значит, летчикам сообщили. Словно бы они специально выжидали, когда новички подойдут поближе, чтобы поразить их фантастическим басом своих машин. Новобранцы поражены. Они начинают чаще наступать друг другу на пятки, потому что смотрят не под ноги, а туда, в сторону ангаров. Через несколько минут серебристая стрела вонзается в звонкую, как колокол, синь. Надо думать, начинаются образцово-показательные полеты. Сделав огромный круг и пролетая над гарнизоном, самолет вдруг грохает на всю округу пушечным выстрелом. Колонна разевает рты и даже приостанавливается.