Что с ним делать — не знал никто. Привлечь по закону — нереально. Запугивать карательными органами — да плевать он на них хотел. Спецшкола для трудных подростков — опять мимо.
Виталик имел приличный актёрский талант, чем крайне активно пользовался. В случае очередных неприятностей с органами правопорядка он умело плакал, клялся, устраивал истерики и имитировал эпилептические припадки. Пока неумело, но с каждым разом всё лучше и лучше. А ещё он писал «добрым дяденькам и тётенькам» из различных правозащитных фондов о том, как его все обижают, белого и пушистого. Хорошо писал, много.
Обращения Смешко имели определённый успех среди желающих попиариться в прессе над угнетением «деточки» и в очередной раз облить грязью руководство детдома.
В общем, с ним попросту никто не хотел связываться. Воспитатели и педагоги старались общаться со Виталиком по принципу «не тронь пока не пахнет»; соответствующие службы, призванные законом работать с несовершеннолетними, поступали так же. Все ждали, когда ему стукнет четырнадцать и он наконец-то сядет в нормальную тюрьму, а за что — за Виталиком не заржавеет.
И теперь этот ублюдок, ошалев от безнаказанности, по всей видимости собрал банду таких же малолетних утырков и перешёл на откровенный гоп-стоп с отягчающими. Вышел, так сказать, на новый уровень.
Но ничего этого Иванов рассказывать не стал, лишь обречённо вздохнул.
— Давайте дальше. Что случилось потом?
— Да ничего. Я их с себя стряхнула, ногой топнула, одного даже по жопе успела приложить. Они и разбежались. Куда им, маленьким, против меня. Я в молодости на стройке прорабом работала, научена мужиков гонять.
— А белобрысый?
— Матерился, поганец, прыгал вокруг, пока я его сумкой не навернула. Рот бы ему с мылом вымыть за такие слова.
«Хорошо, что пырнуть ножичком смелости у Виталика не хватило, но это пока. Следующему терпиле может так и не повезти» — подумал опер, а вслух спросил:
— Ясно. Разбежались мелкие. Что дальше было?
— Ничего. К вам пошла. Надо же сообщить.
— Надо, — уныло согласился Серёга. — Давайте заявление писать. Паспорт с собой?
— Зачем? — искренне удивилась Неманежина. — Ничего же толком не случилось. Я цела, сумочка с деньгами на месте, вещи постираю. Да и домой мне надо, к приезду своих готовиться...
В душе у опера зародились невнятные надежды на то, что всё обойдётся и от заявления потерпевшая откажется. Немного подумав, он спросил:
— А пришли зачем? Только сообщить?
— Нет, конечно, — Светлана Васильевна засуетилась. — Курточки принесла, они же без них разбежались, стервецы, — рука женщины указала на два пакета у ног. — Мамки ведь наругают, если домой раздетыми придут. Октябрь как-никак. Вы уж им отдайте, если обратятся...
— Отдадим, — клятвенно заверил Серёга. — И попросим ума в задние ворота всыпать.
— Оно и правильно, — неожиданно согласилась Неманежина. — Раньше ремень — первое дело был! И ничего, и в космос летали, и БАМ построили. А теперь, — она в сердцах махнула мощной рукой, — чадолюбие сплошное. Они и дуреют... Пойду я, — потерпевшая встала, достала из сумочки небольшую визитку и положила на стол. — Если что — звоните.
Выпроводив тётку и вздохнув с облегчением, перетряхнул курточки. В карманах оказался стандартный набор малолетки: спички, зажигалки, дешёвые сигареты, обёртки от конфет, всевозможные бумажки, скорлупа от семечек, немного мелочи. Подумав, вынес барахло на помойку. А вот визитку, самую простую — ФИО и номер телефона, припрятал в карман до поры.
Иванову было стыдно перед этой доброй женщиной. Стыдно за собственное бессилие, за невозможность защитить ту, которая, против сегодняшнего обыкновения, не тыкала камерой смартфона ему в лицо, с воплями требуя «всех найти и расстрелять», не угрожала, не козыряла высокопоставленными знакомыми. Она просто их простила, дураков малолетних. А это стоит много!
Почему Серёга тогда решил это дело так не оставлять — опер и сам не понимал. Просто знал — поступает правильно.
На следующий день, сменившись с дежурства, он позвал пару приятелей из отдела и наскоро обрисовал им ситуацию, а затем предложил немного восстановить справедливость. Виталика знали все, потому особых возражений не последовало.
... Опера поймали малолетнего урода прямо во дворе детдома и, не церемонясь, скрутили в бараний рог. Смешко пытался кричать, плеваться, даже укусить попробовал. Только куда ему, сопляку, против тёртых жизнью сотрудников розыска!
На вопли из здания высыпала половина воспитанников. Подходить мелкие боялись, издали пожирая глазёнками такое невиданное зрелище: «правильного пацана по беспределу ломают». Подтянулись и педагоги.
— Детей уведите, — крайне хамским тоном (с закосом под делового) приказал Иванов. — У нас тут разговор намечается...
— Но позвольте! — попробовал возмутиться незнакомый пузатый мужик в мятом костюме, видимо, один из учителей. — Что происходит?!
К этому моменту приятели опера уже оттащили брыкающегося Виталика за школу.
— Справедливость, — радостно ответил опер и показал зажатый в руке солдатский ремень с бляхой. — Вот, воспитатель родом из СССР. Батин, по наследству достался.
