Про Ивана Хвата, русского солдата - [20]

Остановился солдатик озадаченный, затылок себе почесал, заклинание сказочное вспоминая, а потом как гаркнет:

— А ну-ка, избушка загадочная, стань ко мне передом, а к лесу треклятому задом!

И, смотри ты — та и поворачивается, поскрипывая, как было сказано! Глядит Ваня и ещё пуще удивляется, потому как лесенка деревянная сама собою от двери спускается. «Это, наверное, меня внутрь зайти приглашают, — догадался мгновенно солдат, — Ну, коли так, то зайду, от меня-то чай не убудет!»

Взбегает он по лесенке хлипкой на площадочку невеликую, двери резные распахивает, да в избу и зашагивает. И зрит он такую картину: в хатке чисто весьма, прибрано, всё белым-бело выскоблено, а посреди избы старушка за столиком сидит-посиживает. С виду была она благообразная, ликом весёлая да радостная, а одёжа на ней была яркая и цветастая.

— Здорово живёшь, бабушка-лесовичка! — приветствует старушку служивый. — Не найдётся ли у тебя водицы для меня испить?

А та улыбается ему широко и радушно рукою поводит.

— Милости, — говорит, — прошу к моему шалашу! Дело ли доброе ты, солдат, пытаешь али от неча делать по свету лытаешь? Присаживайся к столу и давай рассказывай.

Хотел было Иван перекреститься на образа, глядь — а и нету их тама. А вырезаны были на стенах с превеликим мастерством всяческие птицы, да звери, да цветы, да солнца…

Присел Иван на стульчик у столика, на старушку глянул ясным соколом и довольно-таки нахально у неё и спрашивает:

— А скажи-ка, бабуся, как к тебе обращаться прикажешь? Уж не баба ли ты яга, а?

А та как рассмеётся.

— Ага, — ему она отвечает, — Почти угадал. Я её сестра родная. С бабой-ягою, Иван Хват, ты в лесу колдовском повстречался. Она ещё в козла тебя превратить намеревалася. Сестра моя баба злая, а я не такая. Звать же меня можешь так: бабушка Яга или баба Ягуся. Угу!

— Тогда я тебя бабушкой Я́гушкой буду называть, — Ваня ей лыбу дарит, — не возражаешь?

Бабушка Ягушка такому своему имечку обрадовалась, и стали они с Ванькой лясы точить да языки чесать тама. Поговорили о том да о сём, о пятом-десятом, о чепуховине всякой, а потом Иван новую знакомую и спрашивает:

— А не знаешь ли ты часом, бабушка, как мне сыскать царевну Марью? Хочу я её, понимаешь, спасти, коли то в моих будет силах…

Посурьёзнела Ягуся чуток, глянула на солдата весьма пристально, да ему и говорит:

— Ох, не ведаю я, служивенький, можно ли душеньку Марьину спасти! Ведь она нынче не где-нибудь, а в плену у самого-то Кащея…

У Ивана от таковского известия даже брови на лоб полезли.

— Как? — он вопрошает, — У того что ли самого, из сказки?

— У него, у него, родименький, — бабушка Ягушка подтвердила, — У Кащея Бессмертного, у главного земного злодея.

— А он и вправду бессмертный, али люди врут? — спрашивает Иван Ягу, — Помнится, в сказке смерть его в иголке была спрятана, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, а заяц в сундуке висел на великом дубе.

— Э-э, какое там! — махнула бабка рукою, — это ж для образности так говорено, иносказательно. А вообще-то Кащей этот в душах людских обретается, ага. Ну, вот что, по-твоему, этот заяц из себя представляет? Какие олицетворяет он черты характера?

— Трусость, страх! — с ходу выпалил Ванька. — Ведь, правда?

— Правильно, Ваня, — похвалила Яга Ваню за догадливость, — А ещё?

Тот же сразу не нашёлся, лицо сморщил, и затылок заскрёб, размышляя.

— М-м-м… это, как его… ну-у… может быть, слабость?

— В точку попал! — воскликнула бабуля, Ивану по плечу вмазав, — Ну и догадливый ты, Ванюха! А как ты думаешь, сколько людей на свете знают о том, что заяц слаб и труслив?

— Хм. Да все почитай знают.

— А почему ж вы тогда не догадываетесь, что тот, кто убьёт в себе страх да слабость, наполовину Кащея в себе ослабит?

— А это, наверное, потому, что люди в Кащея-то не верят и сказку про его смерть вымыслом простым почитают.

— Да-да, Ваня, — кивнула Ягуся головою, — Ты прав. Именно так. А скажи-ка, чем таким особенным утка сказочная отличается?

Тут уж Иван с ответом не спешил. Сызнова он волосы на башке поворошил, а затем вслух эдак-то размышляет:

— Утка прожорлива, а значит жадна. Это раз. А во-вторых, утка глупа. Не зря же так говорят что, мол, глупа, как утка. Ага? Ну-у… вот и всё, пожалуй…

Согласилася с ним старушка и далее Ивана выспрашивать принялась, про яйцо, значит, и про иголку, в яйце спрятанную. Про яйцо Иван верно угадал, что страх, слабость, глупость и жадность по наследству всем новорожденным передаются. Но на иголке он запнулся, и загадку сию решить у него не получалось.

— Ну, думай, думай, Иван! — шурупить мозгами старая Ваню побуждала, — Иголка, ну! Иго-лка. А?

— Иго что ли? — кинул ей Иван не дюже решительно.

— Да-а!!! — Яга так заорала, что Иван чуть со стула не упал. — Иго! Правильно! Если какой-либо человек победит в себе страх да жадность и станет сильным и разумным, то над ним иго Кащея довлеть перестаёт. Он Кащея в самом себе побеждает. Понял, Иван?

Ну что, тот вестимо понял, как тут не понять. Побалакали они ещё малость, а затем бабушка Ягушка вытаскивает откуда-то клубочек махонький, Ване его передаёт, и такой наказ ему даёт:

— Это, Иван Хват, русский солдат, тебе от меня подарок. Возьми клубочек сей заветный, на землю его кинь и за ним следуй. Коли с собой совладаешь да не испугаешься, то приведёт клубочек тебя к Кащеевым палатам. Ну, а дальше уж сам, сам — всё будет зависеть только лишь от тебя…