Про Часы Мидаса - [14]

Шрифт
Интервал

Скажу лишь о том, что собрание мы назначили на 16 октября. Я была среди организаторов, дату мы согласовывали, чтобы всех устраивала. Все же работали, у всех всегда есть и какие-то личные дела. Я тоже могла предложить число, более подходящее для меня, но ни с чем не соотнесла этот день, в который, однако, исполнялся год гибели Норы Филдинг — английской подруги Натали де Рамон, моей очень-очень близкой необыкновенной подруги Людмилы Серафимовны Девочкиной.

В «Панораме» мы с ней были единственными, кто не занимался рерайтом, а писал из головы. Нас с ней познакомила моя любимая тамошняя редакторша, которая тоже работала с Норой. После сорока лет вообще сложно обрести настоящую подругу, и на нас свалилось настоящее чудо: было такое чувство, что мы знакомы всю жизнь.

Любое профессиональное сообщество очень не любит чужаков, видит в них конкурентов, не принимает, выпихивает. Если все же не удается избавиться, то выделяет строго охраняемое место — ниже плинтуса. Мир сочинительства — особенно, ведь каждый автор — сам по себе, все конкуренты. Тут главный принцип: не сотвори конкурента себе. Дружба — дружбой, а связи и денежки — врозь. Да и не один солидный издатель по доброй воле никогда не возьмет автора с улицы, тем более, начинающего в таком возрасте, когда эффективному для книжного рынка литератору давно пора бы почивать на лаврах из доходов с роялти.

Мы с Норой были чужими в этом мире. Особенно она. И в «прошлой жизни», и сейчас ее окружали технари и научные сотрудники, для которых теперь, превратившись в «английскую писательницу», она тоже стала чужой. И ей очень хотелось найти родственную душу в «новой жизни». У меня к моменту нашего знакомства дела обстояли лучше: был гран-ами — телекритик и тележурналист, была и муза-соседка, даже имелась подруга-поэтесса со своими приятельницами, дипломированными гуманитариями. Вот уж они-то меня туго воспринимали!

Тогда как друзья-коллеги моего гран-ами относились ко мне вполне сочувственно, снисходительно, конкурента не видели, лишь бытовую подружку своего коллеги, а одна из приятельниц — даже покровительственно. Она была редактором в журналах Издательского дома «Бурда», и именно благодаря ей там стали печататься мои рассказы, а потом я получила еще и шикарную работу как переводчик. Правда, моя лафа продолжалась недолго — случился дефолт 1998-го года.

У Норы не было ничего подобного. Просто в один прекрасный день она взяла ручку и блокнот и на коленке — в прямом смысле! — начала писать роман просто потому, что все существующие современные любовные дамские романы ее больше не устраивали. Меня-то они вообще никогда не интересовали. Я любила и люблю классику, то, что проверено временем.

В моем представлении, вообще все книги о любви, не только романы. Детективы — о любви к справедливости, учебник по электротехнике — о любви к электротехнике. Что же касается, так сказать, гендерной принадлежности, то разница между мужскими и дамскими романами в том, что в мужском романе героиня всегда погибает. Оно и понятно: мужчинам всегда нужна независимость для расширения своих дон-жуанских списков. А женский роман даже самый трагичный и драматичный всегда заканчивается по правилам комедии: свадебные колокола, воссоединение возлюбленных или рождение детей. «Анна Каренина» — мужской роман, героиня погибает. «Война и мир» — женский, героиня счастлива в браке и купает ребенка. «Евгений Онегин» — редкое универсальное решение: героиня счастлива в своем браке, а герой благодаря этому холост и открыт для новых амурных побед.

Нора подходила ко всему системно. Она даже преподавала информатику в школе, когда закрылся НИИ, где она работала. У нее были книжки всех писательниц-современниц, и она убедила меня прочитать каждой хотя бы по одной. Надо ведь знать конкурентов в лицо, раз уж мы можем печататься лишь в формате «дамского чтива».

Но этого мало. Надо еще знать алгоритм романов. Где, в какой методичке, в каком учебнике его найти? Об этом она меня спросила в первую же встречу. Насчет алгоритма романов я ничем помочь не могла, но к тому времени уже имела опыт написания сценария под присмотром серьезного продюсера по рекомендации гран-ами, поэтому о существовании алгоритма сценария знала и дала ей почитать книжку, рекомендованную мне тем продюсером. Она прочитала и стала самостоятельно выстраивать собственный алгоритм.

Мы его обсуждали, спорили, так или иначе подлаживали под него наши романы или наоборот, все время открывали для себя что-то новое. Вероятно, мы изобретали велосипед, но нам вместе было очень хорошо. У нас был свой мир. Мы созванивались по несколько раз в день, ездили друг к другу. Моя соседка, приходя на чай, частенько заставала Нору у меня, и, в общем-то, могла бы обижаться, что я ее променяла, но она восприняла Нору, как, скажем, тетушка воспринимает еще одну объявившуюся племянницу. Хотя соседка помоложе меня, а я — помоложе Норы.

До сих пор я очень хорошо помню тот день, когда позвонила норина подруга по ее «прошлой жизни», о которой я только слышала, но никогда не видела, и сказала, что Норы больше нет. Я заклеивала окна, чтоб не дуло, и шел первый в том году снег. Первый снег теперь навсегда для меня связан с Норой. Наверное, стоит как-нибудь написать о ней подробнее, очень много сейчас нахлынуло, очень много необычного и очень солнечного, просторного. Мне ее страшно не хватает до сих пор, а тогда я постоянно думала о ней, мысленно разговаривала. Гроб был закрытый, когда хоронили, поэтому в моей памяти она осталась прежней, активной, остроумной, изобретательной, полной жизни.


Рекомендуем почитать
«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.


Последовательный диссидент. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»

Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.


О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Дедюхино

В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.