Про Часы Мидаса - [13]

Шрифт
Интервал

— Что, нравится? — спрашиваю.

Дина шумно переводит дух и говорит Генриху:

— Ты спятил? Это авторский текст, как ты мог отдать его рерайтить?

Тот отшатывается, встряхивается:

— Ты что? Я его вообще не видел! Ну, скажите, — обращается он ко мне: — Мы же вместе с вами ходили к выпускающей, и вы сами отдали ей дискету.

— Да, — подтверждаю я. — Так и было. Сама отдала.

— Дина, честное слово, я ее дискету даже не держал в руках!

С этими словами он берет журнальчик, переворачивает и вглядывается в выходные данные. А там шрифт мельче, чем даже пишут на продуктах состав. Генрих подносит журнал поближе к глазам, подальше, приподнимает очки, возвращает их на место.

— Дай сюда, — говорит Дина, которая, кстати, тоже в очках. — Ты прямо, как мартышка из басни. У меня лупа есть!

— У меня тоже! — говорит Генрих, оборачивается к своему столу и уверенно сразу вытаскивает лупу из-под своего завала.

Дина фыркает:

— Ты так точно знаешь, где она у тебя?

— Конечно, а как же… Ну, все ясно. — И он произносит какую-то женскую фамилию.

— Господи! — Дина всплескивает руками. — Как же авторский текст мог попасть к этой корректорше?

— Только от вашей выпускающей, — сухо говорю я, мгновенно вспомнив ту девчонку, которая курила с нами на лестнице и страшно расстроилась, узнав, что за 1,5 у.е. нужна была действительно корректура, а она делала рерайт. И мне не по себе от этого воспоминания.

— Вот ведь калоша старая, эта корректорша, — доверительно говорит Дина, и мне становится немного легче, раз та девчонка не причем. — Ведь в который раз! Очень хочет, чтобы ей по две с половиной платили, как рерайтеру, вот и вечно пыжится доказать. Зараза…

— Я вообще не знаю, зачем она, — говорит Генрих. — Я не хуже нее могу программой проверять, а русский — не родной для меня. Ах, кто же мог подумать, что так получится! Ах, что же теперь делать!

Дина его передразнивает:

— Ах, ах! — и смотрит на меня: — Жалобу вам надо писать, качать свои авторские права.

— А на чье имя? — спрашиваю я, будто у меня в сумке ничего такого не заготовлено и из выходных данных, и с сайта я никакой инфы не извлекла.

— На исполнительного, креативного, он в одном лице.

— А как его фамилия? Имя-отчество? Запишите мне на каком-нибудь листочке. Пожалуйста.

Дина с Генрихом переглядываются, и он пожимает плечами. Ох, думаю, не переборщила ли я?

— Вот я не знаю, — говорит ему Дина и уже мне: — Он у нас новый. Еще не представляли коллективу. Та ушла. Пишите только должность, без фамилии.

И я отправилась домой переделывать жалобу. Речь о договоре на вампирский роман так и не зашла: Дина сама поняла, что пока я не разберусь с «Часами Мидаса», ничего нового от меня не ждать. Юрист был очень удивлен моим рассказом, но посоветовал все же не расслабляться и никому в «Амадеусе» не доверять. Я усовершенствовала жалобу, добавив описание реакции Дины и Генриха, мы с юристом погоняли друг другу новый текст, потом я распечатала и назавтра все отвезла. Дина сама опекала меня.

Готический хохот

Недели через две я позвонила в секретариат. Мне сказали, что кто-то там в отпуске, и не нужно волноваться, вопрос будет решен, и со мной созвонятся. Действительно, еще через пару недель мне позвонила какая-то женщина, совсем не помню, кем она представилась, как и хода нашего разговора. Помню только оставшиеся от него неприятные ощущения. У нее постоянно менялось настроение: она была то приторно вежливой, даже заискивающей, то говорила резко, с металлом, то, пожалуй, грубила откровенно. Крайне раздражающий стиль общения. Может, он у нее от природы такой, может, и отработанный с психологом для эффективности давления на клиента.

Как бы там ни было, но результат беседы следующий: остатки тиража издательство изымает из продажи и буквально сегодня-завтра удаляет со своего сайта всякое упоминание о «Часах Мидаса». За это я не подаю иск о нарушении своих авторских прав. Но никакого нового издания в соответствии с моим текстом и никакой материальной компенсации за моральный вред. Если же я все-таки обращусь в суд, то сделаю хуже только себе потому-то и потому-то. Я сказала, что если они заинтересованы в моем новом романе, то… Она не дала мне договорить. Она рассмеялась. И вот этот смех я помню. Я очень хорошо запомнила этот смех.

Я созвонилась с юристом. Он сказал, что стоит подождать сутки, а затем проверить, убрано ли все с сайта. И в зависимости от этого, решать, как действовать дальше. Проверить, изъяты ли остатки из продажи, мы не сможем без решения суда или прокурора, а угрозы и специфический смех — типичное поведение аферистов.

На следующий день даже следов «Часов Мидаса» не осталось на сайте издательства. Очень хорошо. Маленькая победа. Теперь нужно дождаться или добиться от «Амадеуса» письменного ответа. Значит, надо туда снова ехать, может быть, снова писать. Но был уже сентябрь, и мой юрист убыл в отпуск. А в моем доме к осени стало очень неспокойно: с весны ходили слухи о точечной застройке во дворе, а то и вообще о сносе.

Натали и Нора

Единственная надежда дому выстоять: создать в доме юридическое лицо и оформить свои права на земельный участок. А для того чтобы начать такие действия, нужно провести в доме общее собрание собственников, чтобы все наши намерения можно было записать в протокол, и на основании этого протокола, то есть документа, соответствующим образом двигаться к целям. Я не могла в этом не участвовать в силу очень многих причин, о которых не собираюсь сейчас говорить, не та тема.


Рекомендуем почитать
«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.


Последовательный диссидент. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»

Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.


О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Дедюхино

В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.