Призыву по возрасту не подлежит - [39]

Стыд ожег его щеки: сам все съел, ничего не оставил другу!

— Ничего! — успокоил Васька. — Ничего… Пошли!

Они вошли в кусты, которые сухо шуршали и трещали.

Вдруг из глубины кустарника навстречу им шагнула женщина, показавшаяся Димке знакомой.

— Стой! — приказал ему Васька и, подойдя к женщине, о чем-то пошептался с ней.

Потом женщина скрылась в кустах, а Васька вернулся к Димке.

— Ой, это же она! Помнишь? — обрадовался мальчишка. — Ну, дочка Мартынюка! Да? Нюрка!

Глаза Васьки стали жестокими и злыми.

— Дурак! — отрезал он. — Какая тебе дочка! Вот болван! Болтун чертов!

— Вась, а Вась, — пробормотал Димка примирительно, — я и вправду дурак… Мне показалось…

— А когда кажется, креститься надо! — отрезал Васька уже более мягким тоном.

Димка уже не понимал, сколько они шли и куда ведет его неутомимый Васька. Ноги его цеплялись за корни и бугорки, и Васька то и дело недовольно останавливался и смотрел на него, хмуря брови.

Наконец вошли они в темный глубокий овраг, в котором еще плавала серая предрассветная муть. В застоявшемся воздухе никакого движения, пахло сыростью и тиной. Над ручьем, струящимся на дне балки, клубился туман. Ниже по ручью темнели норы, и Димка догадался: здесь живут люди.

Димка увидел женщин, которые искали что-то на склонах, поросших травой. Слабо дымили две печки, грубо сложенные. Девочка лет пяти сидела на бревне и сосредоточенно толкла что-то в медной ступке. Она подняла на Димку внимательный недетский взгляд, и мальчишка медленно опустился перед ней на колени:

— Леночка! Здравствуй! Ты помнишь меня? Я — Димка! Димка!

Девочка разжала тонкие губы, сказала медленно, равнодушно:

— Димка…

— Ну да! Еще собака у меня была, помнишь? Рекс?

Глаза девочки на минуту оживились, она сказала побыстрей:

— Мягкая…

— Мягкая, мягкая! — обрадовался Димка. — Мягкая!

— Здравствуй, Леночка! — появился как из-под земли Васька и протянул ей горбушку хлеба.

Девочка откусила кусочек, остальной хлеб отдала Ваське. Тот замахал руками:

— Не! Это тебе! Всё! Ешь, ешь! Я вот как налопался!

— Спасибо. — Девочка кусала хлеб и смотрела на Ваську, тот отворачивался, прятал глаза.

— Вася, ты маму не нашел, нет?

— Найду! — не поворачиваясь, горячо отвечал Васька. — Знаешь, как в городе! Все развалено! Но я найду!

И, отведя Димку в сторону, Васька поведал страшное: Леночкину мать убили фашисты, а саму девочку в беспамятстве подобрали местные жители и принесли сюда.

— Кто подобрал, кто принес? — спросил Димка и напоролся на тот же отчужденный Васькин взгляд.

— А Мишка? — спросил Димка, чтобы как-то перевести разговор, и Васька, вздохнув, сказал, что пока никаких сведений насчет Мишки у него нет.

Димка осмотрелся. Женщины по-прежнему лазили по склонам оврага.

— Чего они? — кивнул он, и Васька сказал:

— Крапиву собирают, лебеду…

Туман помаленьку расходился, и Димка наконец-то разглядел женщин — худых и бледных, с потухшим взором.

— Ничего, — пробормотал Васька. — Немного осталось терпеть…

— Склад, да? — понял Димка, и товарищ на этот раз не обругал его за язык, а молча кивнул.

В голове у Димки тьма вопросов, но он сдержался. Ему ясно главное: за Васькой стоят другие люди, для которых совсем не безразлична судьба этих женщин и этих ребятишек.

— Слушай, Васька, — сказал Димка твердо, — если тебе нужна моя помощь, я всегда готов! Понял? Куда надо, туда и пойду! Меня в комсомол даром, что ли, приняли!

Васька посмотрел на друга по-доброму. Хмыкнул. Улыбнулся.

— Ладно! Там видно будет! Пока отдохнуть тебе надо.

НАЛЕТ

Слегла Леночка. Она таяла с каждым днем, и с каждым днем Димка ждал: вот-вот придут люди и принесут продукты, добытые с того склада. Васька с утра пропадал где-то, возвращался вечером, злой, голодный, не отвечающий на Димкины вопросы. Он сразу проходил к Леночке в холодную пещеру и долго сидел возле нее, с болью всматриваясь в похудевшее личико.

Однажды Леночка открыла глаза и горько заплакала, а когда Димка склонился над ней, она, протянув к нему тонкие прозрачные руки, простонала:

— Мама… мамочка…

Димка вскочил, пулей вылетел на воздух. Васька подошел к нему, тронул за плечо. Димка резко повернул голову, губы его прыгали.

— К черту! — зашипел он, ощерясь. — Я сам пойду! Сам, один! Или еду принесу, или сдохну! Понял? Ты смотри на нее — ведь умрет! А? А что я лейтенанту Евдокимову скажу, что?!

— Не шуми, — вздохнул Васька. — Что-нибудь придумаем…

Он ушел ночью и вернулся на рассвете с мешком на плече.

— Картошка! — коротко сказал Васька, сбрасывая мешок на землю и сам валясь рядом.

Его тотчас окружили молчаливые, похожие на живые скелеты женщины.

— Где взял? — Димка засунул руки в мешок, и пальцы его задрожали, когда нащупали картофелины, крупные, бугристые, полновесные.

— Там, — вяло ответил Васька, не поднимаясь с земли. — Сварить надо… Леночке… И всем.

Картошки хватило на три дня, а потом снова пришел мучительный, подтачивающий силы голод.

И наконец однажды вечером Васька с хитрым видом вызвал из мрачной норы Димку. Он молча провел его тайными тропами куда-то в глубину оврага и там сказал какой-то женщине, вышедшей из кустов:

— Вот он!

— Ну, здравствуй! — протянула руку женщина, и Димка сперва увидел на ее груди вороненый немецкий автомат, от которого он не в силах был отвести взор, а уж потом — лицо.