Призыву по возрасту не подлежит - [37]

Димка, стиснув автомат, пополз у самой стены, настороженно замирая у каждого полуподвального черного окна.

Пролетела ночь, опять забрезжил рассвет.

Димка скользнул в какое-то окно и, тяжело дыша, стал пробираться в полутьме подвала в самый дальний угол.

Неожиданный шорох заставил его сжаться в комок. Димка напряг зрение. В углу у стены полулежал немец! Он тоже смотрел на Димку и медленно поднимал руку с пистолетом.

Димка вскинул автомат. Глухо пророкотала очередь в подземелье. Немец замер, уронив пистолет.

Димка, преодолевая дрожь, стуча зубами, приблизился. Фашист был мертв. Мальчишка протянул руку к фляжке, валявшейся рядом с врагом, схватил ее и тут же бросил — она была легкой, пустой. Облизнув пересохшие губы, Димка стал пробираться в другой подвал: он не мог целый день быть тут, вместе с мертвым фашистом.

Переползая от дома к дому, скрываясь от пуль за кучами кирпича, Димка упорно продвигался к набережной, к своим.

Но, видно, где-то он приблизился к невидимой черте, к линии фронта, которую невозможно перейти: пулеметные очереди прижали его к земле, пришлось опять искать укрытие в подвале, который оказался битком набит мирными жителями. Никто не обращал внимания на мальчишку, женщины, старухи, малые дети стонали, причитали и плакали.

Вдруг послышались резкие слова команды, и Димка увидел немцев: они поднимали людей, прикладами выгоняли их из подвала. Димка схватился за автомат, но понял, что ничего не сделает один против стольких врагов. Осторожно сунул оружие под кирпичи и прибился к группе женщин.

— Димочка! — услыхал он плачущий голос и с трудом узнал в седой старухе когда-то красивую, ухоженную Эмилию Наумовну. — Димочка! Это ты, милый мой мальчик!..

Фашисты выгнали всех жителей, построили их в колонну и погнали к западной окраине города. Измученные люди еле передвигали ноги, но шли молча, даже дети не плакали. Конвоиры подгоняли народ прикладами, без пощады били отстающих.

— Димочка, что же это делается… — шептала Эмилия Наумовна, дрожащей рукой обхватив мальчишку за плечи и двигаясь из последних сил. — Это ж не люди, Димочка!..

В голове колонны произошло замешательство, движение приостановилось. Конвоиры, расталкивая людей, бросились туда и выволокли на обочину маленькую старушку. Высокая худая женщина в зеленой кофте, хватая конвоиров за руки, пыталась объяснить что-то. В старушке Димка узнал Софью Александровну, свою учительницу, а женщина в кофте была ее дочь, Надя. Димка, не зная, что будет дальше, рванулся к ним, пробираясь среди людей, напрасно Эмилия Наумовна что-то говорила ему вслед, даже крикнула что-то отчаянное.

— Куда! — схватил Димку за руку какой-то старик. — Им все одно не поможешь!

Софья Александровна сидела на краю дороги: видно, совсем выбилась из сил. Дочка напрасно пыталась ее поднять. Подошел офицер, и солдат стал что-то докладывать ему, часто повторяя слово «юде».

— Всё, — тихо сказал Димке старик. — Теперь всё… Она — еврейка. А фашисты страх как евреев не любят.

Димка видел, как офицер медленно расстегнул кобуру и, отпихнув Надю, выстрелил Софье Александровне в голову. Она упала.

Димка закричал, звон в его голове усилился, в глазах потемнело. Надя, словно разбуженная этим криком, кинулась на офицера и вцепилась ему в волосы. Фуражка фашиста упала на землю. Солдат безуспешно пытался оттащить женщину — она словно закостенела. Раздался еще один выстрел, и Надя, охнув, опустилась у ног своей матери… Офицер заорал на конвоиров. Те заорали на людей, колонну погнали дальше.

Старик подталкивал Димку, не давая ему остановиться. И никак не ожидал этот старик, что мальчишка, за минуту до этого вялый и полумертвый, вдруг окажется таким прытким. Шел он повесив голову, глядя под ноги, а едва поравнялись с развалинами — рванулся и нырнул в обломки стен. Не сразу спохватились фашисты, не сразу открыли огонь, а когда защелкали пули по кирпичам и железным балкам, Димка был уже далеко.

ГОЛОД

Западный район Сталинграда, расположенный за железной дорогой, был забит немецкими войсками, техникой: гитлеровцы спешили захватить город до наступления холодов и непрерывно подтягивали резервы. Солдаты и офицеры размещались в уцелевших домах, в подвалах разбитых и сгоревших зданий, в блиндажах и палатках. Прижавшись к стенам, стояли замаскированные танки, бронетранспортеры, машины и повозки, зачехленные пушки и минометы. Во дворах и на пустырях высились штабеля ящиков и мешков, накрытых брезентом и маскировочной сеткой.

Гражданскому населению запрещалось показываться на улицах с шести вечера и до шести часов утра, солдаты стреляли без предупреждения. Возвещая о «новом порядке», на каждой стене висели приказы военного командования. С немецкой аккуратностью перечислялось в них все, что не разрешалось делать гражданскому населению, за нарушение запретов одна кара — расстрел. Казалось, что все приказы состоят только из «нельзя» и «не разрешается», советскому человеку не разрешалось жить и дышать на родной земле.

…Вот уже несколько дней Димка скитался как неприкаянный: куда ни сунется — везде немцы. Наконец он набрел на какую-то щель, которую кто-то вырыл на краю выгоревшего дотла поселка. Совсем недавно здесь шумел листвой фруктовый сад, кроны яблонь и вишен радовали хозяина, сейчас от сада остались одни обгорелые пни. Деревья, срезанные снарядами, разбросаны по земле.