Призраки Гарварда - [120]

– Он пытался подстричь ей волосы. Порез на ее шее – несчастный случай.

– А рана на руке? – Доктор уже что-то записывала.

– Да, так получилось, но, Кади, ты сказала, что сама схватилась за нож.

– Карен, – тихо произнес отец.

– Я просто говорю, что это был несчастный случай, непреднамеренный, – продолжала мать. – Это был параноидальный приступ. Эрик любит свою сестру. Он никогда бы не захотел ее ранить.

Отец скрестил руки на груди:

– Но ранил. Думаю, что мы должны включить Кади в эту дискуссию, она должна иметь право голоса при принятии решения о том, поедет ли он сегодня с нами домой.

Мать покраснела и заволновалась:

– Мы оба знаем, что Эрик боится попасть в психиатрическую клинику. Я едва могу уговорить его пообщаться с психотерапевтом. Для него это будет огромный шаг назад.

– Наша дочь должна чувствовать себя в безопасности в собственном доме.

Доктор кивнула, поджав губы:

– Вынуждена согласиться. Безопасность – это самое важное соображение. Для всех.

Мать теперь умоляла:

– Я прослежу, чтобы он принял лекарства. Это была случайность.

– Кади, – отец обнял дочь за плечи, – а ты как думаешь? Твое мнение?

– Ты боишься за свою безопасность? – спросила мать с ноткой недоверия в голосе.

Они все смотрели на Кади. Доктор с чуть приподнятым подбородком, на лице – смесь жалости и нетерпения. Ее отец стоял, ссутулив плечи, его лицо посерело от щетины, а глаза покраснели от усталости. Мать выглядела растрепанной и отчаявшейся, голубые глаза были широко раскрыты, губы потрескались и пересохли.

Кади не знала, что сказать. Она злилась, что мать поехала в машине «Скорой помощи» и даже не проверила ее в приемном покое. Она злилась, что ни один из родителей не взял для нее одежду, и теперь вынуждена беспокоиться, что соски будут видны сквозь поношенную футболку. Она злилась из-за того, что волосы испорчены и ей понадобятся месяцы, чтобы отрастить их снова, злилась из-за того, что ей придется выглядеть уродиной перед Джейком Веррано в тот единственный вечер, когда она хотела быть красивой. Она злилась, что рука болела, когда она двигала пальцами, а шея болела, когда она поворачивала голову. Злилась, что Эрик привлекал все внимание, был ли он золотым мальчиком или проблемным ребенком, а она оставалась невидимой. Она злилась, что он прекращал принимать лекарства, когда ему вздумается, оставляя всех остальных разбираться с последствиями. Злилась на то, что Эрик недостаточно старался, чтобы поправиться, что он не хотел этого так сильно, как они хотели этого для него. Злилась, что ее настоящий брат, старший брат, которого она обожала, и легкие отношения, которые между ними были, могут исчезнуть навсегда.

Но боялась ли она?

Нет.

– Да, – ответила Кади. – Я считаю, ему лучше остаться здесь.

Глава 50

Это зыбучее воспоминание обернулось вокруг ее лодыжек и засасывало вниз, пока угрызения совести не стали удушающими. Кади глотала ледяной воздух, пока он не начал обжигать ей горло, и все равно ей не хватало кислорода. После этого Эрик уже никогда не был прежним. Вынужденное трехдневное пребывание в больнице превратилось в неделю. Вернувшись домой, он извинился и сказал, что никогда не хотел причинить ей боль. Он обнял ее, и они заплакали. Он снова стал ее братом, но он был сломлен умом и духом. Кади его сломала.

С тех пор он редко жаловался на лекарства, но принимал ли он их на самом деле, оставалось загадкой. Эрик становился все более замкнутым и подавленным, единственной эмоцией, которую он выражал, было отчаянное желание вернуться в Гарвард, как будто больше не мог оставаться с семьей ни минуты. Кади его не винила.

Она была почти у Джонстон-гейт. Она видела его величественные колонны из красного кирпича, железные ворота, распахнутые перед ней, как ожидающие руки, но ее ноги так же ослабли и подводили, как и ее дух. Это был поворотный момент для Эрика. Первый шаг на пути к неизбежному самоубийству. И Кади подтолкнула его к этому, потому что злилась, что волосы не будут выглядеть красиво на школьном балу. Этот момент мелочности и предательства будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь.

Так что призраки были подходящим наказанием. Вторгнуться в ее разум, чтобы ей никто не верил, назвали сумасшедшей, как брата, которого она предала. Чтобы она обманулась, думая, что у нее будет шанс все исправить. Именно она всегда и все делала только хуже.

Кади споткнулась. Земля, казалось, искривлялась и изгибалась под ее ногами, желудок скрутило от отвращения к самой себе. Кади остановилась и подняла взгляд, пытаясь сосредоточиться на верхней части рамы ворот, чтобы побороть нарастающее головокружение. Богато украшенные филигранью железные кружева вились вокруг центральной части – креста. Он был выкрашен в черный цвет. Она ничего не могла сделать, ни в этом мире, ни за его пределами, чтобы искупить свою вину. Крест расплылся в пятно пролитых чернил и размазался, когда ворота исчезли из виду.

Глаза Кади закатились к холодному синеватому небу, и серые ветви деревьев согнулись внутрь, потянувшись к ней своими паучьими лапами. Но они не могли поймать ее так же, как она не могла остановить свое падение. Она закрыла глаза и позволила голове треснуться о бетон.