Призрак бродит по Техасу - [30]

— Я Эль Торо, товарищ. Будь так любезен, подойди ближе.

Я подчинился — хотя мысленно "товарища" не принял. Я чувствовал себя здесь по-театральному уверенным. Моя гротескная фигура отлично гармонировала с резными, среди которых не хватало стилизованного изображения Смерти.

Коленопреклоненные согбенники отползали, чтобы освободить мне дорогу, ни на секунду не отрывая от меня взгляда. Их ужас словно даже усилился. Видимо, какая-то могучая сила препятствовала им подняться на ноги и заковылять прочь.

Выпрямившись, я положил ладони на аналой, чуть-чуть на них оперся и с мрачным достоинством обвел взглядом четверых сидящих. Но тут Ла Кукарача вспрыгнула на аналой, обвила руками мою голову, пригнула ее к себе и осыпала мое лицо поцелуями.

Полагаю, мне следовало бы ощутить отвращение, тем более что я провел волнующий и чрезвычайно романтичный вечер с девушкой моего роста. Я ведь совсем недавно вспоминал Ла Кукарачу с пренебрежением, как лилипутку, а мое ею увлечение объяснял одурманенным состоянием после полета. И теперь к тому же узнал, что она еще и политическая оппортунистка.

Но почему-то, видя ее вновь перед собой — и зная, что Рейчел-Вейчел увижу только завтра, — я забыл о своем пренебрежении. Вновь я почувствовал ее искрящуюся жизнерадостность, ее абсолютно женственную мускулистость. Я даже поймал себя на том, что сравниваю ее быстрые поцелуи с более томными поцелуями Рейчел и готов отдать им предпочтение. Ну, а что до роста, тут имелись свои трудности. Рейчел-Вейчел, хотя была чуть-чуть ниже меня, массой превосходила меня втрое. Моя же масса и масса Ла Кукарачи были примерно равны. Я осыпал Ла Кукарачу ответными поцелуями.

— Мой серебрянокостный! Мой самый досточтимый и самый страстный! — воскликнула она, когда мы немного перевели дух. — Ах, guerido, я знала, что ты захочешь стать героем нашей революции, высшим… как это говорится?.. Высшим символом Согбенного Подполья!

У меня не было ни малейшего намерения становиться чем-либо подобным. Я по-прежнему твердо хотел завершить мою миссию на Терре как можно быстрее и выбраться отсюда, независимо от того, каким количеством любовных интермедий скрашу свое пребывание тут. Конечно, сбежав из президентской обители, я скорее всего лишил себя возможности отправиться завтра в Амарильо-Кучильо на самолете — если такая возможность действительно существовала. Ах, конечно же, нет! Еще одна приманка и больше ничего. Я глупо попался на удочку. Но все равно, я найду способ…

Но мы уже опять целовались.

— Прекратите это беспутство! — Суровый голос прервал нарастающее упоение. Голос принадлежал отцу Франциску. — Церковь — место для молитв или для подготовки восстания, угодного Богу. Но не для возбуждения и удовлетворения плотских желаний, Роза Моралес!

Мне стало очень не по себе, и я даже немного испугался — выходит, Ла Кукарача и есть та мужеедка, против которой меня предостерегала Рейчел-Вейчел. Дочь губернатора, несомненно, порвала бы со мной навсегда, если бы увидела, чем я сейчас занимаюсь, а может быть, порвала бы в клочья и меня самого. Но ведь она этого не видит и до завтрашнего дня будет далеко отсюда — значит, я нисколько не роняю себя в ее глазах таким поведением. К тому же наложенный ею запрет придал Ла Кукараче новую прелесть, добавив перцу к моим желаниям. Какому мужчине не нравятся мужеедки?

— Ха! — сообщила Роза возмущенному священнику, поворачиваясь к нему и упираясь кулаком в бедро. — Если церковь не для любви, падре, то для чего она? Чтобы преклонять колена перед тобой? Для испуганного бормотания непонятных молитв?

Пока Роза болтала, а отец Франциск негодовал, Эль Торо поглядывал на нас с белозубой дружеской, но нетерпеливой усмешкой, упираясь кулаками в аналой и топыря локти. Теперь он сказал со смехом:

— Роза, я тебе не раз говорил, что революция и страсть несочетаемы. Особенно если страсть обращена на того, кому в нашем восстании предназначена роль почти бога.

— У, лицемер! — огрызнулась Роза. — Особенно если вспомнить, что твоя собственная роль в революции требует по меньшей мере двух крестьяночек на ночь. Не слушай его, mi amigo, — сказала она мне. — Он меня попросту ненавидит, потому что я не желаю пасть в его объятия, как всякие трепетные, робко обожающие, неграмотные пятнадцатилетние дурочки!

Но мне показалось, что кое в чем Эль Торо прав, и я оглянулся на моих "поклонников", проверяя, как на них подействовало мое очень и очень человеческое поведение. К моему удивлению, они по-прежнему стояли на коленях и смотрели на меня со страхом.

Роза снова придвинула мое лицо к своему, прижав нежные пальчики к моей щеке.

— Не верьте ревнивым завистникам, amadisimo[15] сеньор Кристофер Ла Крус. Революция и любовные ласки сочетаются, как рис с фасолью, как мясо с перченым соусом. Только радости любви позволяют переносить утомительные собрания, бесконечные обсуждения планов, непреходящую опасность разоблачения… Это сущая правда, Кристобаль, queridisimo![16]

И она нахально возобновила поцелуи и объятия, а я столь же нахально блаженствовал. Мы почти не слышали грустных причитаний священника: