Призрачный путник - [22]

— Я видел его, Гилтер’йель! — воскликнул он, внезапно заговорив на всеобщем38. Голос дрожал и ломался. — Я видел мальчишку, он важен, я это знаю!

С этими словами Путник упал на колени, закрыв лицо ладонями, сотрясаемый непонятной дрожью. Его плащ вздымался на ветру. Вокруг было тихо.

Гилтер’йель шагнула к нему, чтобы успокоить, но остановилась, обратив внимание на другое лицо. Тарм, жрец бога правосудия, возник из тени, будто привлеченный горем Путника, пытаясь заговорить. Она шикнула на Тарма, и дух исчез. Он всегда побаивался Гилтер’йель — единственной матери, которую знал Путник.

Друид отступила, сложив руки на груди.

— Прости, Путник, — сказала она. — На миг мне вспомнился твой прекрасный голос, струившийся по ветру, дувшему в этих местах, когда…

Она умолкла.

Его синие глаза распахнулись.

— Не напоминай мне о днях, которые давно прошли, — сказал он, опять на эльфийском. В искалеченном голосе слышалась горечь. — Я помню клинок, который оборвал моё пение. Теперь осталась только месть.

— Путник, я все еще помню твои песни… — заговорила Гилтер’йель.

— Единственная моя песня — это лязг стали, гимн поединка, — прервал ее Путник.

Она замолчала, подчиняясь его словам.

— Не бойся за свою землю, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Это место прекрасно. Единственный дом, который я знал. Единственный, который я помню, — он отвернулся, чтобы взглянуть на закат.

Губы Призрачной Леди изогнулись в горькой усмешке.

— Прости, Путник. Я не хотела тебе напоминать…

— Ничего, — ответил он, опять прерывая эльфийку. В его голосе была боль, подавленная, но боль, и Гилтер’йель не стала продолжать.

Долгое время они молчали. Солнце опустилось за горизонт и над Фаэруном раскинула свое покрывало тьма.

— Вот и ночь наступила, — произнес Путник. — Третья ночь. Пора вернуться к моему делу.

* * *

— Зелё-еный дракон, старина-а… — выводил Дерст, терзая свои легкие и отплясывая на столе.

— На город как-то напа-ал! — вторил ему глубоким рёвом Барс. Он бесполезно пытался столкнуть разгулявшегося рыцаря со стола, но тот продолжал плясать.

— Но еда ему была не нужна-а-а… — переплетаясь в пронзительной какофонии, их голоса вывели последние строчки припева, — медовуху в трактире хлеста-а-ал!!

В «Свистящем Олене» звучал смех. Языками, заплетавшимися из-за того самого, упоминавшегося в припеве напитка, рыцари горланили песни и весьма посредственно плясали. Эта песенка использовала старую, еще иллусканскую мелодию, а слова Дерст позаимствовал у своего любимого барда из южного Амна. Толпе они нравились. Барс и Дерст, переплетя руки и выбрасывая ноги перед собой, неуклюже кружились посреди моря улыбок.

Арья у барной стойки следила за тем, чтобы капюшон не соскользнул, и не позволил тем самым кому-то её узнать. Несмотря на это, она улыбнулась и приподняла свою кружку с разбавленным элем в знак одобрения танцующим дурням.

Эта парочка никогда не бывала более добродушна, чем тогда, когда оба в стельку напивались. В такие минуты их состязания в остроумии и борьба за первенство прекращались, а на смену приходили шутки и чистосердечная дружба. Арье было интересно — помнили они на утро свои попойки? И смутила бы их та скорость, с которой кажущееся соперничество исчезало после кубка-другого медовухи, эля или элверквисста? В особенности после элверквисста.

Арья поймала себя на желании присоединиться к ним, ведь леди благородного происхождения нечасто выпадал шанс поучаствовать в подобных гулянках, разве что регент Алусейр Кормирская была известным исключением; но у девушки были другие планы.

Общий зал она покинула рано, притворившись уставшей, и вернулась без доспехов и меча, одетая в повседневный наряд лесных жителей. В простой одежде землянистых цветов Арья совсем не смахивала на дочь лорда Рома Венкира Эверлундского, в отличие от синих и серебряных нарядов. Возможно, благодаря этому на третье утро она наконец смогла найти ответы на некоторые из вопросов, что привели её в Куэрварр.

Допив свой эль, Арья дождалась, пока Барс и Дерст закончили песенку про пьяного дракона. Затем, пока вся таверна хлопала в ладоши и поднимала кружки в честь двух пошатывающихся певцов, она оставила пару медных монет на стойке и незаметно ушла.

Девушка вышла в ночь, поплотнее обернув плащ вокруг своего стройного тела. На улице дыхание превращалось в пар. Снег, высыпавший в Куэрварре прошлой ночью, растаял, но воздух не стал теплее. Улицы были безлюдны, и Арья ощутила, как в неё вползает знакомое чувство пустоты — так всегда случалось, когда она оставалась одна. Направляясь в другую местную таверну, «Рыжий Медведь», девушка изо всех сил пыталась побороть неприятное ощущение.

В отличие от «Свистящего Оленя», в котором раз или два побывал, наверное, любой путешественник севера, и известного повсюду в Серебряных Пустошах благодаря отличной выпивке и доброй компании, «Рыжий Медведь» обслуживал исключительно местных. Эль был похуже, а разговоры — соответственно — менее оживленными. И тем не менее таверна оставалась отличным местом встречи для охотников, звероловов и прочих людей, избравших основным местом обитания дикую природу, предоставляя прекрасную возможность после дневной работы посидеть и поделиться историями над кружкой лучшего Хранителя Брольма. Старые, закалённые посетители наверняка знали всё о жизни Лунолесья.