Приз Гора - [50]

Эллен подчинилась, и женщина, повернувшись на стуле, принялась исследовать плоскую, узкую полосу охватывавшую шею обнажённой девушки.

— Ниже, — капризно потребовал гостья.

— Да, Мадам, — отозвалась Эллен, сгибая спину ещё немного.

Она почувствовала, как рука женщины откинула волосы с её шеи.

— Эй, тут замок, — удивилась незнакомка.

— Конечно, — кивнул Мир.

— Ты можешь снять этот ошейник, Эллен? — полюбопытствовала она.

— Она не может снять его, — ответил ей вместо своей рабыни Мир. — Для того, чтобы избавиться от этого, потребуется ключ или соответствующие инструменты.

Женщина жестом указала, что Эллен могла выпрямиться, но не дала ей разрешения отойти. Соответственно, это означало, что невольница должна была оставаться там, где она стояла, то есть около неё.

— Позор на вашу голову, Мир, — улыбнулся женщина, — за то, что Вы не дали этой малышке одежду и заставили её служить нам голой.

— Не берите в голову, — отмахнулся Мир.

— И за то, что надели на неё запертый ошейник! — добавила она.

— Это — рабский ошейник, — пожал плечами Мир.

— Рабский ошейник? — удивлённо переспросила женщина.

— Да, — подтвердил Мир. — Она — рабыня.

— У вас на Горе есть женское рабство? — уточнила незнакомка.

— И мужское рабство тоже, — встрял в их разговор её компаньон, салютуя своим бокалом, словно произносил тост.

— По крайней мере, вы последовательны! — рассмеялась она.

— Просто рабы-мужчины, — пояснил Мир, — не так заметны. Обычно их держат закованными в цепи и приставленными в тяжёлым работам, например в поле, у шахтах, на галерах и тому подобных местах.

— С другой стороны, рабыни вроде нашей смазливой малышки Эллен, — сказал её компаньон, — обычно заняты на менее тяжёлых, зато более скучных, но не менее рабских. Они лучше всего подходят для домашних работ. Ну и конечно, их очень часто используют в целях, которые согласуются с их красотой.

— Вы же сейчас не серьезно? — уточнила женщина.

— Они — рабыни, — пожал плечами её компаньон.

— И они должны делать всё, что им прикажут? — осведомилась она.

— Само собой, — заверил её мужчина, — абсолютно всё и немедленно.

— Ты, правда, рабыня, Эллен? — спросила женщина у стоявшей радом с ней обнажённой девушки.

— Да, Мадам, — подтвердила та.

— Значит, Ты должна повиноваться во всём, абсолютно и немедленно?

— Да, Мадам, — ответила Эллен.

— А я думала, что рабынь клеймят, — заметила женщина, обращаясь к Миру.

— Не всех, — пояснил тот, — хотя это рекомендовано Торговым Законом. Эллен, повернись и покажи левое бедро нашей гостье. Взгляните. Сбоку, высоко на бедре, прямо под ягодицей.

— Она заклеймена! — воскликнула гостья.

— Верно, — улыбнулся Мир.

— Какая красивая получилась отметина! — сказала незнакомка.

— Это — наиболее распространенное на Горе клеймо для рабынь, — сообщил ей Мир. — Это — курсивный «Кеф». Вообще-то, кеф — это первая буква в слове «кейджера», что по-гореански означает — рабыня.

— Как здорово оно подчёркивает её красоту, — заметила женщина.

— Это признано всюду по Гору, — усмехнулся Мир. — Кроме того оно немедленно, в любом месте этого мира, идентифицирует свою носительницу, как рабыню.

«Итак, — подумала Эллен, — мне поставили обычное клеймо, подходящее для любой низкой девки! Вот значит, как он думает обо мне! Именно так он оценивает меня! Но оно красивое! И, несомненно, его, если оно, действительно, наиболее распространенное клеймо, носят тысячи девушек этого мира. Хм, обычное клеймо! Ну конечно, уж он-то проследил, чтобы на мне было именно такое клеймо! Он — именно такой рабовладелец!»

Эллен вспоминала, что первые слова, которым её научили на Горе, были «Ла кейджера» — «Я — рабыня». Она не понимала их значения в то время, когда впервые произнесла их. Но каким ужасом и страданием был наполнен её крик, когда она это узнала! Произошло это на уроке, во время которого её учили приносить стрекало мужчине, само собой, делать это следовало зубами и на четвереньках. Конечно, к тому моменту у неё оставалось немного сомнений относительно характера её положения, но это никогда не объявлялось так запросто, так явно и недвусмысленно. Быть может, было бы лучше, если бы это так и оставалось невысказанным? Может, для неё было бы лучше продолжать надеяться, что её обучают быть чем-то вроде служанки для интимных отношений? Впрочем, ей уже тогда казалось маловероятным, что молодой человек предоставит ей столь высокий статус, как «служанка». Не об этом говорили его глаза, буквально пожиравшие её! А вдруг это всё было всего лишь шуткой или сном? А затем она услышала это слово, произнесённое ясно в её адрес, и поняла, что рабыня, это именно она и есть, что отныне это было её абсолютной и непререкаемой личиной, и что эта беспощадно наложенная на неё идентичность подкреплена всей силой закона.

Признаться, ей казалось странным то, что от неё потребовали произнести эти слова так рано, практически сразу после её прибытия на Гор. Насколько она понимала, несмотря на её репутацию, профессионализм, дипломы, достижения, наконец, преклонный возраст, уже тогда они думали о ней как не больше, чем о рабской девке.

Итак, подумала Эллен, получается, не всех рабынь клеймят, но, судя по всему, большинство и, несомненно, подавляющее большинство всё же были отмечены раскалённым железом. Конечно, в её случае, в чём легко было убедиться, стоило только посмотреть в зеркало, её господин не счел нужным освобождать свою собственность от этого очевидно необязательного коммерческого и социального удобства, выжженного высоко на её бедре. Теперь ей предстояло всю жизнь носить на своём теле этот маленький, простой, но красивый символ её статуса. Безусловно, клеймо оказывает определённый эффект и на саму рабыню. Прежде всего, оно внушает ей, что она — рабыня, ничто, не более чем помеченное имущество, и это понимание глубоко воздействует на её понимание самой себя, того, что она всего лишь рабыня, именно это, и только это. Эта маленькая отметина даёт ей, возможно к её ужасу и страданию, место, идентичность, глубину, сущность и значение. Она больше не является чем-то неопределенным, неуверенным, запутанным, плывущим по течению, дрейфующим по воле волн, неосязаемым, горестным, несчастным ничтожеством, бессмысленным, бесцельным, не имеющим ни цели, ни направления. Теперь она — что-то, и очень определённо что-то. Клеймо сообщает ей смысл её собственного тела, его богатство, уязвимость и красоту. Оно затрагивает её мысли и чувства, её потребности и эмоции, всё её существо. Теперь она знает себя, до самой глубины её души, что это что-то — это рабыня.