«Притащенная» наука - [125]
И все же: много это или еще «терпимо»?
Как считать и от чего отталкиваться. Если за начало отсчета принять 4,5 млн научных работников, которые трудились в интеллектуальной сфере на начало 90-х годов, то эта цифра смехотворно мала. Придется повторить: надо знать - какая наука сегодня нужна России, в каком объеме, сколько в ней должно быть занято людей, а потом уже обсуждать «проблему» утечки умов. К тому же ученые – товар штучный. Как писал В.И. Вернадский, из 40 средних умов не получишь одного Фарадея. Так и среди отъехавших за лучшей долей могут быть свои фарадеи, а могут и не быть. Достаточно было среди сотен тысяч эмигрантов из России после 1917 г. оказаться В.К. Зворыкину и И.И. Пригожину, чтобы масштаб утраты для российской науки и культуры этих «сотен тысяч» резко возрос.
Поэтому сами по себе цифры, которые любят приводить в статьях о бедственном положении науки в России, ничего не говорят. Ведь мы не знаем главного – чего ждет Россия от своей национальной науки сегодня и нужна ли ей вообще эта самая национальная наука. Достаточно проанализировать в этой связи отношение российского правительства к основному национальному достоянию страны – ее недрам, чтобы уверенно сказать: нынешней власти наука не нужна. Прошедшие годы доказали, к сожалению, абсолютную справедливость этих слов.
Есть еще один разворот занимающей нас темы – чисто моральный. Дело в том, что построение демократической России сделало ее политическую систему достаточно открытой, т.е. впервые отъезд за рубеж перестал расцениваться как предательство и не казался более делом зазорным, почти аморальным. В открытую на Запад дверь мгновенно хлынули толпы тех, кто хотел работать в условиях стабильности и материального достатка. Так Россия, строя новое общество, стала с пугающей быстротой терять самых инициативных, деятельных и образованных своих граждан. Конечно, для самой науки безразлично, кем и в какой стране сделано то или иное открытие, ибо оно в наше время быстро становится достоянием цивилизации. Но для нашей национальной науки это вопрос не второстепенный.
… Еще в 1913 г. корреспондент журнала «Вестник Европы», резюмируя интервью с И.И. Мечниковым, отметил, что «если наука, отвлеченно говоря, ничего не потеряла, а может быть и выиграла от переселения И.И. Мечникова в Париж, для России является огромным и непоправимым ущербом то обстоятельство, что лучшие научные силы страны или добровольно покидают ее, или насильственно вытесняются из ее ученых и научных учреждений, освобождая место людям, удовлетворяющим уже не научному цензу, а только “политическому”. Благонамеренность, аккуратность и политическая услужливость – плохие суррогаты даровитости и знания» [701].
В свое время В.К. Зворыкина, отца американского телевидения, назвали подарком России американскому континенту. Россия щедра и такие подарки делала без счета.
Мы уже отметили, что отъезд ученых за рубеж стали называть «утечкой мозгов». Этому болезненному процессу посвящают международные конференции (одна из них прошла 17 – 18 февраля 1992 г. в Москве), многочисленные статьи в научной периодике [702] и все с одной целью – канализировать его, сделать «утечку умов» не столь болезненной для России. А как? Предлагают создать «международную интеллектуальную биржу» (академик Н.Н. Моисеев), уповают на поддержку западных научных фондов типа «фонда Дж. Сороса», создают филиалы своих институтов за рубежом, чтобы наши ученые могли поочередно «подкармливаться» там, а затем возвращаться обратно.
Последний «ход», казавшийся поначалу даже остроумным, придумали в Институте теоретической физики им. Л.Д. Ландау. Это институт с «высшим научным рейтингом», в его штате на начало 1992 г. было всего около 100 сотрудников, но зато среди них 11 академиков! По предложению директора института академика И.М. Халатникова, филиалы открыли во Франции и Израиле: полгода ученый работал за рубежом, полгода – в Черноголовке. Однако канализировав таким способом процесс «утечки умов», институт быстро обескровился: на сентябрь 1994 г. налицо в институте было всего 30 человек, а из 11 академиков – только трое. Многие из уехавших на полгода, так там и застряли. Остроумный ход обернулся слезами обиды [703].
Как считают американцы, уже более двух столетий живущие за счет покупки иностранных умов, из России после 1990 г. была не утечка, а сбегание умов (А разница?). Не считая высококвалифицированных ученых, работающих на мировом уровне, США постоянно принимали в свои университеты русских студентов. Только в 1994 – 1996 гг. в США обучалось более 10 тыс. студентов из России [704]. Сколько из них вернулось домой? А если вернулись, то продолжили ли заниматься наукой? Это, как говорится, большой вопрос…
Итак, палка, как и следовало ожидать, оказалась о двух концах. Один ее конец – это былая фанаберия советских ученых, гордых и за свою причастность к стране, первой строившей «развитый социализм», и за свою службу на «научном фронте», в армии ученых, самой крупной в мире. Да и науку эта армия развивала «по всему фронту», как тут не надуваться от гордости.
