Введение . Отправные точки анализа
Эта книга – не об истории научных открытий, она – о превратностях судьбы науки в России. Иными словами, акцент в ней не на когнитивной, а на социальной истории русской науки; причем в основе – не хронология, а анализ некоторых инвариантов, наиболее отчетливо влиявших на развитие науки в продолжение трех глобальных этапов российской истории: дооктябрьском, советском и постсоветском. Эти инварианты как бы фокусируют специфические «особости» эволюции отечественной науки. Именно поэтому они положены в основу нашего исследования.
Наука – это свобода поиска, свобода мысли, свобода духа, наконец. Без них она развиваться не может. Свобода же в любом ее проявлении всегда была органично противопоказана российской государственности. Перефразируя известный афоризм В.О. Ключевского, можно сказать, что государство российское крепло, когда душило свободу и его начинало лихорадить, когда свобода протуберанцами вырывалась наружу и терзала государственный монолит. Ясно поэтому, что российскому государству – на протяжении трех последних столетий его существования – наука, как бы дико это не звучало, была не нужна, она ему мешала. Государство лишь терпело ее как некий малозначимый интеллектуально – политический институт. Временное «взаимопонимание» возникало лишь в годы военного лихолетья, когда науку ставили под ружье и она выполняла требуемые политиками заказы.
С другой стороны, социальный анализ истории науки всегда был как бы изначально противопоказан русской ментальности, ибо возникала реальная угроза «обидеть» национальное самомнение русских людей. Ведь, хотим мы того или нет, русский народ подсознательно убежден в своей исключительности, более того – в своей особой мессианской роли. Мессианизм является содержательным ядром русской идеи. И хотя бóльшая часть населения предметно о ней ничего не знает, сущностные ее начала насквозь пропитали любого русского человека. Немаловажно и то, что из русской идеи вытекает и важнейшее следствие об особом пути России: она единственна в своем роде, ей не на кого равняться, ей не с кого брать пример; одним словом, Россия самодостаточна и в своих проблемах и в способах их разрешения. Чисто содержательные резоны подобная убежденность черпает и в специфической географии страны (Россия – европейская держава, хотя ¾ ее территории находятся в Азии), и, конечно, в истории (250 лет татарского ига превратили страну в своеобразного двуликого Януса: одно лицо с вожделением взирает на Запад, другое брезгливо и презрительно от него отворачивается). Можно отметить еще ряд специфических российских «особостей»: малая доля жизненного пространства при необозримой территории страны, крайне неравномерная плотность населения, ее пестрый национальный состав, резко выраженная полярность природно – климатических зон, приводящая к неравномерным начальным условиям для экономического и социального развития разных территорий.
Все эти специфические «особости» стали чуть ли не метафизическими (эмерджентными) характеристиками России, изначально трассирующими не просто особый путь ее развития, но и своеобычные условия функционирования важнейших национально-культурологических институтов, к числу которых, в первую очередь, следует отнести науку. «Московское ханство» (слова Г.П. Федотова), созданное после освобождения от Ига, впитало всю его атрибутику, сформировало особый менталитет нации (сила выше права). Поэтому корневая система российского государства прочно сидела в почве азиатских традиций, а крона этого необычного древа постоянно тянулась к европейской культуре, экономике и науке. Нужны были сильная воля и страстная целеустремленность Петра Великого, чтобы попытаться ослабить сдерживающие развитие страны традиционалистские корни, но и ему это не вполне удалось [1].
Эти же российские «особости» диктовали и особый путь развития страны – через эпизодические реформы, причем реформы «вдогонку», а потому неизбежно подражательные: перенималось то, что уже дало положительные всходы на Западе. При этом сознательно закрывались глаза на тот длительный путь эволюционного развития, который прошла Западная Европа, прежде чем у нее прижились те новшества, которые явились объектом реформаторского вожделения России. Понятно, что в первую очередь это касается науки, которую Петр Великий импортировал в Россию как обычный товар, он возжелал, чтобы наука стала прочной интеллектуальной подпоркой проводимым реформам, а страна как можно быстрее почувствовала от них реальную отдачу [2].. Но так бывает лишь в русских народных сказках. В реальной жизни итог другой: насильственная реформация приводила к тому, что экономическая, социальная и политическая системы оказывались разбалансированными. В результате делался неизбежный вывод о том, что реформы «не ко времени», их быстро сворачивали и страна вновь начинала лихорадочный поиск своего «особого пути». Так было и в первые постпетровские царствования, и после десятилетий «просвещенного абсолютизма» Екатерины II, и в заключительный период правления Александра I, и после великих реформ Александра II, и вслед за либеральными уступками Николая II, наконец, после семи десятилетий большевистской диктатуры.
