Предисловие к русскому изданию
Читателя, знакомого с биографией Рихарда Вагнера и вагнеровским движением, особенно же с посмертным культом Гениального музыканта и поэта, Не удивит та поспешность, с которою автор «Легенды одной жизни», уже в предисловии, старается отклонить от своей драмы подозрение, будто смысл и цель ее заключаются в намеках на личности, в прикрытом вымышленными именами, обличительном изображении действительно существовавших лиц. В самом деле, слишком легко рождается такое подозрение, слишком легко, прочитав пьесу, сказать себе: да ведь это история Козимы Вагнер и Матильды Везендонк.
Главная героиня драмы — властная, сильная женщина, которая после смерти своего мужа, великого немецкого поэта, могучим напряжением воли создает «легенду» его личности и его жизни. Всем она жертвует для этого; у нее есть сын, молодой поэт, который горит запросами своего творчества, который не хочет быть только сыном знаменитого отца, а хочет и должен жить своей личной жизнью, но мать старается вытравить из него все зачатки самодеятельной жизни для того, чтобы он являлся себе и миру исключительно продолжением рода, наследником и хранителем посмертного величия отца — и ничем больше. Ореолом этого величия она окружила память усопшего — его самого, свой дом и себя; в ненасытимом честолюбии она не остановилась ни перед чем, чтобы внушить миру представление о той громадной, всеопределяющей роли, какую она играла в творческом вдохновении своего покойного мужа; вместе с его биографом, она окружила его образ сочиненной святостью, она фальсифицировала его биографию, уничтожая при этом разоблачающие истину документы и скупая письма поэта, чтобы утаить их от мира. И вот, неожиданно, явилась страшная угроза — угроза правды: словно из небытия восставшая, вернулась из своего многолетнего одиночества первая возлюбленная поэта, истинная вдохновительница его лучших творений, тихая и глубокая страдалица, вытесненная из неустойчивой души поэта новою захватывающею страстью. В руках этой женщины — его письма, неопровержимые свидетельства того, кому мир обязан могучими проявлениями творчества своего поэта, неустранимые доказательства лживости той величавой легенды, которую создала для потомства его вторая жена.
Если здесь не все списано с истории живого Вагнера и посмертного вагнерианства, то можно с уверенностью сказать, что без действительной биографии Рихарда Вагнера не было бы пьесы Стефана Цвейга.
Начало «легенде своей жизни» положил, собственно, сам Вагнер. Гениальный музыкант, большой поэт, безоглядный борец за полное воплощение своих стремлений, художественных и идейных, он всеми средствами добивался внедрения в мир мысли о священном, всеобъемлющем, неземном характере своего творчества. Долго и тяжко страдал он от бессмысленного непризнания его гения, но никогда он и не мог бы удовлетвориться простым признанием. Он совершил революцию в своем искусстве, но завершающий венец своего творческого подвига он видел не в революции, исходящей из Вагнера, а в религии, преклоняющейся пред Вагнером. Вагнеровская музыка, слиянная с вагнеровской поэзией, должна быть вековечным недосягаемым образцом истинного всеохватывающего искусства, культ этого искусства должен слиться с культом его творца, Байрейтский театр, созданный исключительно для сценического воплощения драм Вагнера и не оскверняемый ничьим чужим созданием, должен явиться сперва национальным, затем всенародным храмом, куда в предуказанные сроки стекаются, по соборному благовесту, верные адепты вагнеровской религии со всего мира.
В этом самомнительном, но, в значительней степени, оправданном историей замысле — верной подругой и поддержкой Вагнера, хранительницей его традиции, воплотительницей его предначертаний, явилась его вторая жена, дочь Франца Листа, Козима. Женщина громадной воли, она сделала после смерти мужа все, чтобы закрепить и утвердить в мире вагнеровскую легенду и культ Вагнера. Байрейт сделался местом всемирного эстетического паломничества, сын Козимы и Рихарда, Зигфрид, — продолжателем отцовских замыслов, которому — так как в области духа не так легко усаживаются на отцовский престол — лишь отсутствие дарования помешало обосновать вагнеровскую династию; сама Козима явилась миру — и это было удостоверено подлинной автобиографией Рихарда Вагнера — единственной женщиной, имевшей действительно глубокое, истинно творческое значение в его жизни. Легенда была создана, утверждена, распространена, и, казалось, ничто не может нарушить ее устойчивость. Поэтому ошеломляющей неожиданностью для широких вагнерианских кругов было опубликование дотоле неизвестных писем Рихарда Вагнера к Матильде Везендонк. В противоречие с байрейтской легендой, в противоречие с автобиографией, физически продиктованной Козине, но духовно продиктованной Козимою, выяснилось то громадное значение, которое, в известную эпоху жизни и творчества Вагнера, имела глубокая, нежная и благородная вдохновительница, быть может, высшего из созданий Вагнера — бессмертной поэмы любви, «Тристана и Изольды», оперы, которая выдавалась за поэтическое воплощение безумной, всепоглощающей страсти Вагнера к Козиме. Беспредельно честолюбивая женщина пыталась всеми средствами помешать обнародованию писем к Везендонк, но это насилие над истиной не удалось, и отныне правоверным вагнерианцам — каковы, например, биографы Вагнера Глазенап и Чемберлен — оставалось только упорствовать под величавой эгидой вдовы композитора в извращении его истинного облика.
