Синтия Коббетт вышла из пекарни Беркса и едва не потеряла шляпку из‑за резкого порыва северо–западного ветра. Дождь, однако, кончился, и Синтия, убеждая себя, что небо немножко прояснилось, а за облаками даже проглядывает солнце, быстрым шагом двинулась по Хай–стрит, поплотнее запахнув воротник пальто. Нет, в воздухе определённо чувствуется весна, вот и алыча возле дома мисс Хартнелл уже готова зацвести, сказала себе Синтия — и, подойдя к калитке, ахнула.
— Тётя Джейн!.. Вас нельзя оставить одну и на полчаса! Почему вы на улице в такой холод? Ведь доктор Хейдок сказал…
Тётя Джейн покачала головой.
— Милая, боюсь, доктор просто понял, что тебя не переспоришь. Я вполне оправилась. Решила посмотреть, как поживает форсайтия.
— Форсайтия, — улыбнулась Синтия, беря тётю под руку и решительно увлекая её к дому, — благоразумно дожидается, когда потеплеет, хотя у неё и не было вашего бронхита. Идёмте, я купила к чаю ваш любимый тминный кекс.
— Тётя Джейн, — спросила Синтия, подливая пожилой леди чая, — я всё хотела спросить: что такого особенного в форсайтии?.. Вы каждый день спрашиваете, не зацветает ли она — бывает, что и не по разу. А когда я во вторник предложила срезать несколько веточек и поставить в гостиной, чтобы цветы распустились поскорее, вы огорчились и сказали, что это совсем не то.
— Но ведь это и в самом деле не то, — кротко ответила тётя Джейн. — Когда она зацветает в саду, сразу понимаешь, что зима кончилась. Всё кругом ещё бурое и унылое, только куст форсайтии весь покрыт цветами и светится, как солнце.
— Да вы поэт, тётя Джейн, — улыбнулась Синтия. — Признайтесь, у вас с цветами форсайтии связаны какие‑то особенные воспоминания? Была какая‑то история, много лет назад, весной?
Пожилая леди подняла на Синтию бледно–голубые глаза, чуть склонила голову набок и задумчиво произнесла:
— Можно сказать, милая, что история, которая началась с цветов форсайтии, продолжается по сей день. Во всяком случае, её никак нельзя назвать завершившейся. И в каком‑то смысле именно из‑за тех событий мы с тобой сейчас пьём чай с этим кексом, который, к слову, сегодня особенно удался мистеру Берксу: пышный, в меру сладок… о чём я?.. да, повернись всё тогда иначе, кто знает, как сложилась бы моя жизнь. Впрочем, это дело давнее, никому не интересное, и я вовсе не хочу утомлять тебя россказнями заболтавшейся старой тётушки.
— Что вы такое говорите, тётя Джейн! — Синтия всплеснула руками, едва не смахнув со стола чашку. — Я так люблю ваши рассказы! Конечно, — добавила она самым невинным тоном, — если вы хотите принять лекарство и отдохнуть… Вы ведь ещё не совсем окрепли после болезни…
Тётя Джейн поджала губы: лекарством Синтия называла какой‑то новомодный порошок, который нужно было размешать в чуть тёплой воде, чтобы получилось отвратительное на вкус питьё. Принять его теперь означало бы напрочь погубить удовольствие от чая с тминным кексом.
Синтия, сделав хитрый ход, затаилась в ожидании.
— Будь добра, милая, подай мне вязанье, — попросила пожилая леди.
И, когда Синтия, сгоравшая от любопытства, принесла клубки, спицы и нечто бело–голубое, — подарок очередному крестнику или малышу бывшей служанки, — укутала плечи тёти шалью и уселась напротив, тётя Джейн начала:
— Не помню, рассказывала я тебе, что училась в школе в Европе?..
Синтия кивнула:
— Кажется, в Италии?
— Да, во Флоренции — с милыми Рут и Керри, ты вряд ли их помнишь, но это не так важно, хотя с Керри потом тоже случилась удивительная, хотя и очень печальная история… Когда я вернулась домой, мне было восемнадцать, я, как все тогдашние барышни, писала акварелью, читала стихи, но, боюсь, крайне мало знала о настоящей жизни. Милли, моя сестра, как раз вышла замуж и уехала из дома. Я осталась совсем одна, хозяйство вела неумело и, надо признать, была довольно‑таки стеснена в средствах, когда получила письмо от дорогого дяди Томаса. Прежде он служил каноником в Или, но тогда уже ушёл на покой. Он спрашивал, не соглашусь ли я стать компаньонкой миссис Форсайт, очень уважаемой вдовы священника–миссионера. Миссис Форсайт была немолода и нуждалась в помощнице. К тому же, она задумала издать проповеди своего покойного мужа и хотела, чтобы кто‑нибудь занялся его бумагами. Жила миссис Форсайт недалеко от Истбурна, в прелестной деревне Апсток, где покойный мистер Форсайт когда‑то был викарием, и откуда он и миссис Форсайт отправились в миссию на Золотой берег. Дом мистер Форсайт купил, вернувшись из Африки.
Пожилая леди отвлеклась от вязания, опустила спицы и мечтательно подняла глаза.
— Стоило мне увидеть этот дом, Гаскин–Гейт, как я решилась остаться у миссис Форсайт. Он стоял за деревней, чуть на отшибе, от дороги его отделял старый деревенский выгон и сад, который показался мне самым прекрасным на свете.
— Там, должно быть, росла форсайтия? — спросила Синтия.
— О, разумеется. Замечательный старый куст, который мистер Форсайт велел посадить в подарок супруге, когда они вернулись из Африки. Но когда я впервые увидела Гаскин–Гейт, она уже отцвела — была середина июня, самое время для роз. Ах, милая, какие там были розы! А чубушник, а жимолость! Словом, я бы пошла в компаньонки к миссис Форсайт ради одного сада, — улыбнулась тётя Джейн. — Тем более, при виде самой миссис Форсайт я слегка оробела: она была статной величественной дамой, держалась любезно, но несколько холодно, и взгляд у неё был весьма пронзительный и суровый. Потом, правда, я поняла, что пронзительность взгляда миссис Форсайт объяснялась тем, что зрение её с годами ослабело, и ей приходилось немного щуриться, поскольку носить очки она не любила.
