Присвоенная - [51]

Интересно, как для этой избранной публики выглядела я? Вкусным блюдом? Изысканной причудой? Или блажью выжившего из ума властителя? Смесью всего этого? Вслух никто не высказывался, а во взглядах сквозь завесу многовекового опыта прочитать было невозможно. Лишь иногда в глазах мужчин вспыхивала искра интереса, а в глазах их спутниц — извечная женская зависть.

Водопады хрусталя под потолком мягко угасли, и зазвучала увертюра. Вслед за очаровывающей музыкой поднялся занавес, открывая сцену, полную людей. Судорожный вдох наполнил мои легкие, когда я осознала, что это именно люди. Даже толстый театральный грим был не в состоянии скрыть бледность их лиц и хорошо знакомый мне страх, переполнявший их глаза. И я поняла, что они знали, перед кем пели.

— Кристоф! — повернувшись к нему, я увидела, что он внимательно за мной следит.

— Говори, Диана. В этой ложе все устроено так, что сказанное не покидает ее пределов. Никто в зале не услышит тебя.

— Актеры — люди, а зрители — нет… — я не сомневалась в этом.

— Да, ты правильно поняла.

— Почему? Вы считаете пение занятием, недостойным вас?

Он долго молчал, будто раздумывая над серьезным вопросом, и, наконец, решился.

— Вовсе нет. Более того, некоторые даже добиваются весомых успехов на этом поприще…

— Но?

— …но в спектаклях, поставленных специально для нас, участвуют только люди. Об этом мало кому известно, и чаще всего певцы сами не понимают, перед кем им приходится выступать.

— Но эти понимают!

— Откуда ты знаешь? — удивился Кристоф, даже не попытавшись возразить.

Я посмотрела ему в глаза, и он узнал мой ответ до того, как прозвучали слова.

— Они в смертельном ужасе, — я приблизилась к его лицу, вглядываясь, желая не пропустить отклик. — …И вам это нравиться. Это неотъемлемая часть представления, не так ли?

Хорошо понимая, сколь важен его ответ, Кристоф молчал долго, боясь пошатнуть мое отношение к нему как правдой, так и ложью. И, наконец, вздохнув, признался:

— Я не думал, что ты сможешь это понять, иначе ни за что не взял бы тебя с собой, — и он посмотрел прямо на меня. — Ты знаешь мои худшие стороны, Диана. И я не собираюсь скрывать еще одну. Ты либо принимаешь мою суть до конца, либо…

Хоть это и не был вопрос, Кристоф ждал ответа, и мы оба понимали, как много зависело от моих слов в тот момент.

— С ними, — я указала на сцену, — не случиться ничего плохого, и это самое важное. Остальное для меня не имеет значения.

Если бы я знала, насколько точными оказались мои слова…

— Да будет так.

И Кристоф, пронзительно глянув на меня, впервые за вечер отпустил мою руку и быстро вышел из ложи.

Он не знал, что в тот вечер случилось небывалое — судьба решила сыграть с ним шутку. Готовясь к особому представлению, организаторы установили в королевской ложе новейшее оборудование, чтобы столь важные персоны, даже не вслушиваясь, могли уловить мельчайшие нюансы виртуозного исполнения.

И я смогла.

— Сегодня актеров не трогать! — прорычал Кристоф так явственно, будто был в паре метров от ложи.

В дальнем конце зала я разглядела его высокий силуэт и фигуры еще троих мужчин. Зрители, забыв о представлении, обратили лица в ту сторону.

— Но, Кристоф, права уже выкуплены, и очень известными личностями!

— Это неважно. Мое слово против их. Певцы уйдут после спектакля живыми!

— Но убытки… — лепетал кто-то слабым голосом, — за все уже заплачено, ставки сделаны, и даже ее сиятельство пожелала одного из этих людей! Мы не можем…

В следующий миг одна из фигур болталась в воздухе на руке Кристофа. Я рефлекторно обхватила свою шею, вспоминая это ощущение.

— Повторяю, — видеть его близко не было нужды, я знала это выражение лица, когда его голос звучал по-звериному, — отменить бронирование и ставки, вернуть деньги и отпустить всех, участвовавших в спектакле! Или завтра ваше заведение закроется! Мне, как вы знаете, это устроить несложно. И тогда будете считать свои убытки по-настоящему!

…Спустя час мы возвращались домой. Моя рука уже привычно покоилась в руке Кристофа. В слабом свете приборов его глаза казались необычайно усталыми. В них я впервые увидела бесчисленные годы, не оставившие материальных следов на его лице.

Уже подъезжая к самому дому, я все-таки решилась сказать то, что рвалось наружу всю дорогу.

— Спасибо тебе.

— За что? — удивился он.

— За то, что могу доверять твоим словам, …тебе самому.

И его годы исчезли в улыбке…

** ** **

Утром на следующий день, вспоминая события в опере, я пыталась осмыслить, что именно сделал для меня Кристоф.

Как я теперь понимала, полный зал собрался не столько ради спектакля, сколько ради специфических развлечений после него. И мои слова лишили главного удовольствия всю эту публику. Конечно, подобная «премьера» была не первой и не последней. И, безусловно, никакие мои слова не могли изменить сути этих любителей оперы…

Но Кристоф, не задумываясь, пошел против них всех, чтобы важное для меня свершилось.

Это был поступок на грани возможного.

С некоторым опозданием я испугалась, не грозило ли сделанное накануне чем-то плохим ему самому? И тут же улыбнулась, обескуражено качая головой: могла ли я когда-либо подумать, что буду