Пристрелочник - [5]

Обособление уделов — здесь и сейчас — новизна. Не — «как с дедов-прадедов заведено», не «по лествице». Это — помимо нарушения явной экономической целесообразности: административного единства долины большой реки — Оки. И главный враг для Живчика — его старший ближайший родственник, дядя, Глеб Рязанский (Калауз).

Замечу для знатоков: раздробленность на Руси нарастает не только по обычному порядку — младшие, «оседлав» окраины, перестают слушаться старшего в центре, как выступал Ярослав Мудрый в Новгороде против своего отца, князя Киевского Владимира Крестителя, но и специфическим образом: когда младший, захватив центр, столицу, не пускает в «домик» старшего. Как отобрал Киев «племянник» Изя Блескучий у «дяди» Юрия Долгорукого. Такую схему сейчас реализует Живчик в Муромо-Рязанском княжестве. Также поведут себя Ростиславичи — «племянники» — по отношению к самому Андрею в Киеве.

* * *

По закону Живчик должен у Калауза «в подручниках», ходить, в рот старшему глядеть. А он — сильно не хочет. И Боголюбский его в этой «крамоле» поддерживает. Отчего возникают… коллизии.

Поэтому от рассуждений в духе: «сделай мне хорошо», мы с Живчиком быстро перешли к стилю: «сделай ему плохо».

— Слышь, Ванька. А на кой тебе рязанские купцы? Гони их в шею! Скажешь моим — всё притащут. Задёшево. Будешь мою руку держать — будешь сытеньким ходить.

— Экий ты, Юрий Владимирович… решительный. Тебе-то — можно. Ты — князь светлый, рюрикович урождённый. Уделу своему владетель и повелитель. А я-то — ссыльно-каторжный, вор высланный. Мне-то законы ставить, порядки устанавливать, хоть под чью руку идти… Раз мимо плахи с топорами проскочил — другой раз не хочу и поглядывать. Добрый князь наш Андрей Юрьевич «Указ» мне дал, и я против него… Перед волей Боголюбского, перед законом, им даденным — все равны. Мда… Но некоторые — равнее.

— Ну-ка, ну-ка… повтори-ка. Как это ты сказал…?

Пришлось повторить формулу Оруэлла.

* * *

В Средневековье идея равенства перед светскими законами — отсутствует. Женщина не равна мужчине, даже вира за убийство женщины — половинная, ребёнок — взрослому, смерд — боярину. Куча отдельных, вот только для этой общины, вот только для этой местности — судов. Лишь христианство — не столько в реальной практике, сколько в проповеди — «вот хорошо бы было» — говорит о едином «божьем суде». Об общем, одинаковом для всех, «Законе божьем».

А конкретный русский «Устав церковный», например, чётко отказывает части христиан в равенстве перед законом: «А что деется в домовьных людех, и в церъковных, и в самех манастырех, а не уступаются княжий волостели в то: да ведають их митрополичьи волостели, а безатщина их митрополиту поидеть».

Общий, княжеский суд в отношении людей, хоть бы и мирских, но пребывающих во владениях церковных — не допускается («а не уступаются княжий волостели в то»). Даже и имущество судимых (наследство — безатщина) отходит к митрополиту.

«Русская Правда» для митрополичьих людей на «Святой Руси» — не закон. Сходная идея звучит и в 21 веке: во французском учебнике мусульманского права Шемс-Эддина Хафиза и Жиля Девера подчеркивается — «право не имеет власти над верой».

Поэтому идея Оруэлла о том, что и при равенстве всех перед законом, что для «Святой Руси» даже не свободомыслие, а просто глупость, может возникнуть «ещё большее равенство», выглядит здесь как вторая производная, как нечто за краем бескрайнего.

* * *

— Ну ты и завернул… А попроще?

— А попроще… Когда я к тебе под Янином подошёл… Ну, когда ты после совета княжеского отливал и остановиться никак… Ты ж меня в свой отряд взял, мысль мою насчёт бой-телеги не обсмеял, не помешал. А — мог. Вот мы с тобой, княже, сделали приступ вместе, купно. И у обоих — и честь, и хабар. И дальше так будет. Ты мне поможешь. И я тебя не обижу. Что ж я дурак, чтобы против своей пользы делать?

Наглость несусветная. Вот это: «ты — мне, я — тебе…», «мы с тобой, княже, вместе…». Вздор самонадеянный. Где князь Муромский, а где Ванька плешивый, недо-боярский ублюдок?! Даже — не боярин, не «честного отца добрый отпрыск», воевода пустого места, прыщ на кочке… Но — на отдельной. И, опять же: приступ-то был, Янин-то взят. И нынче ему, князю Муромскому, чего-то с-под-меня надо. Ему, не мне.

Что мне от него нужно — «всего! и по-больше!» — я помалкиваю.

У него хватило ума не заводиться, не «качать права» в форме «княжеской чести».

Конечно, благоволение Боголюбского — дорогого стоит. Живчик от Бешеного Катая весьма зависим. Но — мог. Слюни метать, слова громкие говорить, землю копытить… Не стал.

Главное, пожалуй, его «легкий характер». Вот же, выпало человеку: отца недавно схоронил, дядя — сволочь, в княжестве — то раздоры боярские, то язычники, то сыновья болеют, а он постоянно находит повод для веселья! Оптимизм — источник радости. Состояние дофаминовой системы — внутреннее свойство человека. А уж как оно соотносится с реальной жизнью…

Историю делают люди. Со своими личными качествами. Вот Живчик — живой, весёлый человек. Не скажу — «добрый», просто… позитивный. После княжеского совета в Янине не обгавкал меня, когда я к нему подошёл. Случайность? Ну, типа — «да». Опорожняя свой мочевой пузырь после долгого «советского» сидения, пребывал он в добром расположении духа. «На душе полегчало». А дальше пошёл «храповик» — одно за другое цеплялось.