Присоединение Марийского края к Русскому государству - [87]
Считается, что включение марийцев в состав феодального Русского государства способствовало перерастанию патриархально-феодальных отношений в развитые феодальные[929]. Между тем марийцев можно включить в число обществ, оказавшихся «вовлеченными в новую формацию в результате военных столкновений между старой и новой формацией», подобно саксам в эпоху Карла Великого (768–814) или ирландцам при английском короле Генрихе II (1154–1189). Однако данная разновидность перехода, как показывает мировая историческая практика, предполагает длительное существование и большую роль несистемных элементов[930]. И действительно, даже в 20-х гг. XX в., в «доколхозный период», в сельском хозяйстве Марийского края еще были сильны полупатриархальные отношения[931]. Более того, марийский этнос лишился своей социальной верхушки в первое столетие после присоединения — одна ее часть была физически уничтожена, а остальные после первой подушной переписи 1718–1719 гг. слились с общей массой рядовых общинников[932]. Кроме того, марийцы стали подвергаться тяжелой и все более усиливавшейся феодально-крепостнической эксплуатации со стороны государства. Злоупотребление властью, вымогательства и взяточничество расцвели в Поволжье уже в самые первые годы после его вхождения в состав России. Хотя обязанности марийских крестьян по своим размерам почти совпадали с обязанностями русских крестьян, фактически марийцы, как и многие другие народы Поволжья, вследствие плохого владения русским языком и незнания юридической практики, были в худшем положении[933]. Очень выразительно писал об этом известный публицист конца XVII — начала XVIII веков И.Т. Посошков: «…к ним паче русских деревень приезжая солдаты и приставы, и подьячи, овогда с указом, овгда ж и без указа и чинят что хотят, потому что они люди безграмотные и беззаступные. И того ради всякой их изобижает, и чего никогда в указе не бывало, того с них спрашивают и правёжем правят»[934].
Политика царского правительства и русской православной церкви в религиозной сфере в первое время в основном отличалась веротерпимостью. До середины XVIII в. не было явных попыток массовой принудительной христианизации, но именно в век Просвещения, как ни странно, стали допускаться методы физического и психического давления, направленные не обращение марийцев-язычников в православное христианство[935]. Между тем роль своей традиционной религии марийцы всегда ценили очень высоко, полагая, что язычество является символом национального, специфического (это обыкновенно выражалось в формулировке «Нашу веру кончать — нас кончать»[936]). Гораздо более мягкие, гуманные методы христианизации применялись со второй половины XIX в., когда миссионерская деятельность слилась с просветительством (система Ильминского, церковноприходские, земские школы, двухклассные училища, где преподавание велось на родном языке, издательская деятельность, зарождение марийской интеллигенции (в первое время она состояла исключительно из священников и учителей) и т. д.). Позитивные последствия этого заметно сказались в 20–30-е гг. следующего столетия, когда произошел бурный подъем национальной культуры во многом благодаря уже созревшей культурно-просветительской базе[937].
Культурное влияние в целом неоднозначно. Марийцы заимствовали более совершенные типы жилищ, одежды, пищи, предметов быта и т. д., через русский язык стали приобщаться к достижениям европейской и мировой культуры; в 1775 г. появилась марийская письменность на основе кириллицы, марийские дети стали обучаться в школах[938]. С другой стороны, вследствие русификации, усилившейся в XIX–XX вв., стала утрачиваться самобытность марийского народа, началась аккультурация и ассимиляция. По оценке Сеппо Лаллукки, финского исследователя этнодемографических процессов, среди восточных финно-угорских народов России, демографические структуры марийцев, равно как и коми, мордвы и удмуртов, приобрели такие регрессивные черты, что уже из-за этого в обозримом будущем следует вероятнее всего ожидать либо стагнационной, либо сокращенной динамики развития их численности. Далее он указывает: «Наиболее тревожными, однако, являются перспективы языков: численность носителей восточных финно-угорских языков постоянно снижается»[939].
Таким образом, вхождение марийцев в состав Русского государства нельзя однозначно характеризовать как зло или благо. Наряду с деструктивными процессами имели место и существенные позитивные изменения. По справедливому суждению А. Каппелера, марийцы и другие народы Среднего Поволжья столкнулись в целом с прагматичной, гибкой и даже мягкой (по сравнению с западноевропейской) колониальной экспансией Русского государства. Это было обусловлено, прежде всего, незначительной географической, исторической, культурной и религиозной дистанцией между русскими и народами Волго-Камья
