Присоединение Марийского края к Русскому государству - [68]

Османская империя пыталась выступать в качестве координатора действий антимосковских сил — Астраханского, Казанского и Крымского ханств — и подключить к ним Ногайскую Орду. Однако Блистательная Порта была против прочного антирусского союза, поскольку она, как заметил И.Б. Греков, последовательный сторонник тезиса о «турецкой угрозе», «отнюдь не стремилась создавать на территории Восточной Европы такого объединения татарских государств, которое было бы способно противопоставить себя Константинополю»[753]. Не стремились турецкие правители и к приобретению Среднего Поволжья или к установлению над ним своего протектората. Как утверждает С.Х. Алишев, никакими актами и документами это не подтверждается. Более того, Османская империя завязла в войнах с Ираном и европейскими государствами, поэтому она не могла ввязаться в прямой конфликт с еще одним сильным государством — Россией. Примечательно, что С.О. Шмидт указывает, что турецкие султаны, «презирая большинство западноевропейских государей, особенно немецких, с особым уважением относились к московским великим князьям, быть может, даже несколько преувеличивая их силы и возможности»[754].

Усилия турецкой и крымской дипломатии по созданию антимосковского союза больше напоминают болезненную реакцию на мощное наступление России в восточном направлении, которое угрожало существованию тюрко-мусульманских государств Евразии. Именно в этом русле следует понимать содержание письма турецкого султана мурзе Исмаилу, равно как обращение турецкого посла к ногайцам, которое приводит Казанский летописец[755].

В действиях Казани, Крыма и Османской империи против России в конце 1540-х — начале 1552 гг. преобладали оборонительные, а не экспансионистские факторы; в восточной политике Русского государства, наоборот, основную роль играли экспансионистские цели. Справедливости ради надо отметить, что в восточной политике Русского государства оборонительные факторы превалировали в 1534–1545 гг., в период ослабления центральной власти; Казань и Крым в это время, наоборот, в московском направлении своей внешней политики руководствовались, в первую очередь, захватническими планами. А.Г. Бахтин справедливо указал, что «при характеристике внешней политики невозможно отвлекаться от конкретно-исторической обстановки; важно выявить, какой фактор превалировал в ней — оборонительный или экспансионистский», но в то же время он пришел к весьма сомнительному выводу о том, что на востоке и юге Россия вела лишь оборонительные войны[756].

Итак, тезис о тюрко-мусульманской угрозе, которая якобы смертельно нависла над государственной безопасностью России[757], является скорее стремлением оправдать экспансионистские устремления Москвы в восточном направлении, нежели отражением реального факта. Конечно, нельзя полностью отрицать наличие оборонительных задач в рамках наступательных действий Русского государства. Трудно также не согласиться с мнением А.Г. Бахтина, что «русским было еще памятно ордынское иго, имелся даже своеобразный «ордынский синдром», влиявший на политику страны и массовое сознание»[758]. И если разглядывать стремление Москвы к покорению Казанского ханства только сквозь призму государственной обороны, то был бы вполне логичен вывод, что тем самым Русское государство пыталось подстраховаться, уменьшить число врагов на Востоке. И все же русское правительство должно было прекрасно понимать, что захват Казани, присоединение Поволжья лишь еще более осложнит отношения с ногайцами, Крымом и стоявшей за его спиной Османской империей, что, в принципе, в дальнейшем и произошло. Основой восточной политики правительства Ивана IV являлись именно великодержавные, завоевательные, имперские помыслы, которые во многом были обусловлены тем, что в XVI в. Россия превратилась в могущественное государство, с которым было трудно тягаться граничившим с ним татарским государственным образованиям. Иначе говоря, в борьбе за «золотоордынское наследство» преимущество было явно на стороне динамично развивавшегося Московского государства.

Казанское ханство все же не осталось без определенной поддержки со стороны Крыма. В мае 1552 г. в Москве состоялось заседание боярской думы, в которой участвовал и Шах-Али. Было принято решение начать поход на Казань летом, а не зимой, как это практиковалось ранее и как это предлагал Шах-Али. Полем должны были продвигаться основные силы во главе с самим Иваном IV, Шах-Али возглавил речную флотилию, нагруженную продовольственными запасами, осадной техникой и боеприпасами. 16 июня царь Иван IV выступил в поход со своей огромной армией. 19 июня, когда войска дошли до Коломны, стало известно о наступлении крымцев. Через некоторое время выяснилось, что усиленная турецкими янычарами и артиллерией крымская конница, которую возглавил сам хан Давлет-Гирей, осадила Тулу. На помощь тулякам 21 июня были отправлены полк правой руки, передовой полк и часть большого полка. Давлет-Гирей, узнав о приближении войск русского царя, спешно отступил. Впоследствии русские послы так докладывали польским панам о результатах Тульского сражения: «… и крымскому учинилась весть, что государь наш на Коломне, и он тот час побежал назад и пушки и верблюды пометал. А которых людей своих отпустил был в загон по селом, и государя нашего воеводы тулские тех людей всех побили; государь наш за ним не гонял того для, чтобы ему своим ходом казанским не измодчати»