Присоединение Марийского края к Русскому государству - [64]
Академик М.Н. Тихомиров в свое время совершенно справедливо указал, что «из всех дипломатических актов Ивана Грозного это (отторжение Горной стороны. — С.С.) было один из самых замечательных успехов, ускользнувших, впрочем, от наших историков, несмотря на ясные показания летописей»[706]. Действительно, московскому правительству удалось благодаря целому комплексу мероприятий привлечь на свою сторону основную часть населения Горной стороны и при этом ввести горных людей в заблуждение относительно своего статуса: присягая царю и великому князю Ивану IV, они предполагали не более чем о восстановлении протектората, но на самом деле те стали российскими подданными. Как видно из вышеизложенных событий, даже такой искушенный в политике человек, как Шах-Али, поначалу недопонимал смысла и значения данного политического шага Москвы, хотя и был одним из основных его исполнителей.
Тем не менее, вследствие мощного военно-политического давления со стороны Русского государства ни Левобережье, ни тем более приголубленная льготами и потоком всевозможных даров Горная сторона не решались оказывать открытого сопротивления. Правда, по вступлении на престол Шах-Али стал снова просить у Ивана IV, чтобы тот вернул Правобережье или хотя бы «ясаков з Горние стороны придал, сколко пожялует». Ответ последовал резкий и бескомпромиссный: из Горной стороны «х Казани ни одное денги не отдавывати»[707]. Такая позиция Москвы диктовалась, как полагает А.Г. Бахтин, тем обстоятельством, что «Иван IV рассчитывал не только оставить за Россией стратегически важный плацдарм, позволявший держать под контролем все Поволжье, но и ослабить этим Казанское ханство экономически, лишив его основных поступлений ясака»[708]. Соглашаясь в целом с этим мнением, все-таки необходимо указать, что здесь следовало бы говорить о значительных, а отнюдь не об основных налоговых поступлениях: Левобережье было все-таки «другою половиною болшею земля» казанского хана[709].
Москва пыталась постепенно наращивать свое давление на Казань, чтобы максимально подчинить ее своей власти. Не исключено, что русское правительство, как полагает С.Х. Алишев, усиливая нажим, искало повод для окончательной его ликвидации и присоединения к своей государственной территории[710]. В свою очередь, казанцы прибегали к различными актами неповиновения, что заметно нагнетало обстановку.
В сентябре 1551 г. приставленные к Шах-Али боярин И.И. Хабаров и дьяк И. Выродков донесли Ивану IV, что «казанцы государю в полону не прямят по шертной грамоте, а царь Шигали в том терпит для волнения», и это несмотря на то, что уже в августе было освобождено, если верить летописному сообщению, 60 тысяч русских полоняников[711] (С.Х.Алишев не без оснований полагает, что эти данные завышены в целях пропагандистского характера)[712]. Из Москвы, соответственно, поступило распоряжение освободить всех русских пленных. Более того, Шах-Али теперь должен был позаботиться о том, чтобы превратить Казанское ханство не просто в марионеточное государство, а в некое подобие целиком зависимого от Москвы Касимовского удельного княжества[713].
Недовольные политикой Шах-Али казанские феодалы во главе с князем Бибарсом Растовым стали готовить государственный переворот и налаживать связи с Ногайской Ордой. Заговор был раскрыт, и в конце октября либо начале ноября «царевы князи» и «стрелцы великого князя», охранявшие московского ставленника, убили 70 приглашенных на пир предполагаемых заговорщиков. Многие феодалы, опасаясь за свою жизнь и свободу, эмигрировали в Ногайскую Орду и в Россию[714]. Ненависть казанцев к Шах-Али достигла своего предела. Хан, прекрасно зная об этом, стал настойчиво просить у Ивана IV разрешения покинуть Казань. Свою просьбу он аргументировал тем, что «загрубил есми казанцов добре» и что не может править ханством без Горной стороны; при этом Шах-Али обещал расправиться перед своим отъездом с антимосковской группировкой феодалов и вывести из строя весь имеющийся в столице ханства арсенал огнестрельного вооружения[715].
В начале марта 1552 г. Шах-Али получил соответствующие распоряжения от Ивана IV и тайно покинул Казань, выполнив свое обещание: вывез с собой в Свияжск 84 казанских князей и мурз, а также большие крепостные пушки, испортил находившиеся в городе пищали и порох[716]. Согласно татарской «летописи» конца XVII в., хан «в дуло пушек налил олово, полил водою порох»[717].
Но еще до этого, в январе 1552 г., находившиеся в Москве Муралей (Нур-Али) — князь, Костров (Хосров) — князь и Алимарданазей от имени всей Казанской земли обратились к Ивану IV с предложением, чтобы «царя Шигалея свел с Казани, а дал бы им наместника боярина своего, а держял бы их так же, как в Свияжском городе»[718]. Как полагает С.Х. Алишев, идея замены хана московским наместником была навязана Москвой и выдвинута прорусской группировкой[719]. В ходе переговоров между русским правительством и лидерами казанской эмиграции в Москве был разработан план устройства казанского наместничества, по которому власть передавалась наместнику и местной мусульманской администрации, но прерогатива наделения землями предоставлялась центральной власти.
