Пришелец из Нарбонны - [6]

Эли замолчал.

Она постояла еще немного и отошла.

Эли смотрел ей вслед, пока она не исчезла в тенистой галерее патио.

IV

Вдоль стены на веревке висели пористые кувшины, в которых охлаждалось вино. Эли устал, и ему захотелось пить. Кувшины были пустыми, хоть и пахли пряностями. Высокие сапоги жали, а в кожаных гитанах со шнуровкой было нестерпимо жарко. Эли сел на пень спиленного тополя. Возле глиняной печи, от которой исходил жар, стояли пирамидки нарубленных веток, поблескивая совсем свежими листьями. Он снял шпагу, короткий кожаный кафтан и расстегнул тесный жилет.

Потянувшись, встал, похлопал лошадь по крупу и сбросил на землю чересседельные сумки.

— Ты тоже устала. Воды тебе дали, будем надеяться, что скоро дадут соломы и овса.

Кто-то сзади тронул его. Он обернулся. Перед ним стояла девочка лет десяти.

— Меня послала бабушка донья Клара.

— Как тебя зовут, милая?

— Ана. Я дочка дона Энрике де Аструк де Сеньор и Марианны Диас де Тудела.

— Славные имена. У тебя есть брат?

— Нет, у меня сестра.

— Как ее зовут?

— Изабелла.

— Ах, вот оно что. А ты ее любишь?

— Нет, — Ана покачала головой.

— Почему?

— Ее любит студент Альваро, но это секрет. Боже упаси тебя проговориться бабушке, донье Кларе. Поклянись.

— Клянусь. А твоей маме, донье Марианне, можно сказать?

— Маме? Да мама знает, но ей все равно.

— Ну, а теперь, когда ты мне обо всем рассказала, отведи меня к своей бабушке. Хорошо?

— Не к бабушке, а в твои покои.

— У меня уже свои покои?

— Да, рядом с нашими, на галерейке.

— Вот и чудесно. Будем встречаться.

— Я ведь еще маленькая.

На пороге комнаты его поджидал слуга, имевший негритянскую внешность. Он помог Эли снять сапоги, принес большой таз с холодной водой и терпеливо ждал с полотенцем на плече.

Эли рухнул на постель, покрытую покрывалом с черно-белыми квадратами. Рядом на столе горела восковая свеча. Он налил себе полный бокал пурпурного вина, выпил залпом, как простолюдин, не умеющий наслаждаться напитком, и мгновенно заснул.

Его разбудил все тот же слуга. Он принес на подносе холодное мясо и два апельсина. Овсяная лепешка была еще горячей.

— Как мне тебя называть? — спросил Эли.

Слуга что-то ответил по-арабски.

— Я не знаю этого языка.

— Абу-эль-Гассан, — он показал на себя пальцем и поклонился.

— Ты не говоришь по-кастильски?

— Аравит, аравит, — сказал он по-еврейски.

— У тебя родственники есть?

Абу-эль-Гассан кивнул головой и улыбнулся.

— Мусульмане?

— Мудехары[18].

— Это как тайные евреи. Мавры-новохристиане? Крещеные мавры?

— Да, — ответил он по-еврейски.

— И много их?

Абу-эль-Гассан неуверенно кивнул головой.

— В баррио живут?

Мавр громко прищелкнул языком.

— Не любишь кастильцев?

Абу-эль-Гассан громко прищелкнул языком.

— А евреев?

Мавр развел руками и обнажил в улыбке зубы.

Вскоре слуга отвел Эли в баню. Она располагалась позади построек, за садом с белыми маленькими колоннами. От цветущих апельсиновых деревьев исходил нежный запах. Посреди сада, в кольце подстриженных кустов барбариса, бил фонтан, в лунном свете отливающий серебром.

В купальне было темно. Желтый огонек светильника с трудом пробивался сквозь пар. С каменных стен стекали тонкие струйки воды. Пол тоже был каменным. На нем лежали деревянные доски. Купальня выглядела так, будто была высечена в скале.

Эли сбросил одежду и прыгнул в широкую кадь. Мавр потер ему спину хорошо намыленной мочалкой из морской травы, источавшей запах лаванды.

Гость окунулся, заткнув пальцами нос, вынырнул, головой отбросил назад длинные, распрямленные водой волосы.

Когда он вышел из кади, Абу-эль-Гассан набросил на него простыню.

— Ты родился в Кастилии?

Мавр несколько раз кивнул головой.

— И твои родители тоже?

Мавр снова кивнул.

— И не умеешь говорить по-кастильски? Может, ты делаешь вид?

Мавр не отвечал.

— Я понимаю, почему ты не любишь кастильцев. Так и должно быть. Но почему ты не любишь евреев?

— Ойев, — сказал он по-еврейски.

— Ты знаешь еврейский?

— Только это слово.

— И тебе этого хватает? Еврей — это не твой ойев. Евреи никому не враги, пока их не трогают и не принуждают отказаться от веры своих отцов. А мавры после принятия крещения чтут Магомеда?

— Одни — да, другие — нет.

— А твои родители?

Мавр молчал.

— Почему твои родители позволили себя крестить? Почему не защищались?

— Кастилец сильнее. Для нас конец. Гранада, — мавр рукой, как ножом, провел по горлу, — конец. Фердинанд войдет в Гранаду. Последний наш город.

— Я бы хотел научиться арабскому.

— Это просто.

— Найдешь мне учителя?

— Самого имама?

Эли опустил на землю простыню, и слуга подал ему белую мягкую накидку.

Когда они возвращались через нижнюю комнату, выходящую прямо во внутренний дворик, и стали подниматься по лестнице, в темноте на минуту появилась женская фигура.

— Кто эта женщина? — спросил Эли мавра, когда они оказались в алькове.

— Донья Марианна. Жена дона Энрике де Аструк де Сеньор. Дочь раввина дона Бальтазара Диаса де Тудела и доньи Клары.

На столике горела все та же свеча. Светлый круг лежал на полу вблизи постели, остальная часть комнаты тонула в полумраке. На стуле возле стены лежали переметные сумки.

— Кто их принес со двора? — спросил Эли.

— Не я, — ответил мавр.