Природа сенсаций - [11]
Было шесть часов, черные машины летели, несмотря на дождь, прочие двигались медленней, люди шли под зонтами — под пестрыми плавно, под черными спешили сильней.
«Если она играет, то мастерски, — медленно думал я. — Мне неприятно? Ответ отрицательный».
Я разбудил Марину.
Дождь ослаб и стих.
Мы пили чай, и Марина красила веки.
Подумал — не в первый раз я всего лишь держу паузу; просто-напросто жду того, что никогда не происходит. И напрасно я строил и строю жизнь свою на точном расчете — этот способ не для меня. Признаком ошибки было то, что я не умел рассмотреть никакого человека подробно, а уже издали, заранее готовил схему, к которой сам тут же терял интерес. Выходило, что Марина ничем не отличается от миллиарда других женщин, а вся ее прелесть и вся ее вина заключалась в том, что она была рядом, жестче говоря, под рукой.
Мы поехали в троллейбусе и потом в трамвае — этот последний еле полз.
Марина расспрашивала меня про работу, говорила:
— Расскажи что-нибудь… Что нового?
— Работа что… — бормотал я. — Это хреновина. Новое что-то, конечно, есть. Тебя, кстати, касается.
— Давай!
— Нет.
Помолчал и повторил:
— Нет.
Она насторожилась.
Почему бы теперь не выяснить все? Но Марина не сказала ничего, что можно было истолковать как признак или признание, не посмотрела никак — или я не заметил?
Трамвай пошел быстрей, и на поворотах ветки деревьев скребли по окнам. С листьев сваливались капли и оставляли на стеклах наклонные прозрачные пунктиры.
— Все-таки что? — допытывалась Марина. — Что ты там придумал?
— Замуж тебя позвать, — сказал я.
Это самые обидные шутки, я знаю, вместе с теми, которые касаются одежды. Именно одежды, не внешности, именно не чего-то данного пожизненно, а того, что могло и должно было быть иначе, удачней.
Марина молчала, затем спросила:
— Это все, что ты придумал? Правда, все?
— Все неправда, — сказал я правду.
Мы долго ехали, и открылась пыльная утоптанная площадка, за нею двор, в котором двое силачей опрокидывали на бок кургузый маленький автомобиль. Вокруг бегала собака.
На площадке продавали цветы.
— Хочешь, давай я куплю тебе цветы? — предложил я.
Под звон разворачивающегося на круге трамвая я купил три мятых нарцисса и протянул их Марине.
— Понеси их немного, — попросила она.
Я покачал головой.
— Я сейчас уеду домой, — сказала Марина.
Я не поверил. Я видел, что ей интересно.
— Почему ты такой? — крикнула Марина.
Мне показалось, она почти плачет.
— Больше не буду. — Я взял ее за руку. — Пойдем… Возьми все-таки цветочки.
Мы побрели через просторный пустырь, на краю которого стоял светлый и высокий длинный дом. Кругом росла реденькая трава, и изобилие было заржавленных листов и механизмов; тропинка высыхала после дождя — того же, нашего с Мариной, только что здесь прошедшего раньше, нас обогнавшего.
Я сел на зелено-коричневый бак, закурил и уткнулся в собственные ладони.
— Марина, слушай, видишь?.. Почему все так? Я не устаю от тебя… но… Пусто… Как же все так… — Я причитал, но это почти сразу стало фальшиво, и я заткнулся и смотрел на Марину сквозь пальцы в самом буквальном смысле.
Она погладила меня по голове, наклонилась, поцеловала в лоб. Я хоть и не волновался, а успокоился. И мы аккуратно шли по немного скользкой тропинке.
Вокруг грязно-белого дома мусор лежал специфический, строительный.
— Мы на новоселье идем? — спросила Марина. — Без подарка… Место, конечно, вот уж у черта на рогах… Как оно называется, а?
— Волково.
— Нет в Москве такого района.
— Как же! — говорил я. — Очень престижный новый район. Когда-то в старину была родовая вотчина бояр Волковых. Потом соответственно дачи…
— Не было таких бояр никогда. Это не боярская фамилия.
— Типично боярская фамилия! — возражал я. — Волковы, Медведевы, Зайцевы, даже Совковы — от слова «сова» — это все древнейшие роды…
Дом, к которому мы подошли, был еще малообитаем, но откуда-то с верхних этажей сыпалась богатая медью и латунью музыка. В квартиру, полную этой музыкой, мы и поднялись.
В большей из двух комнат сидели на полу и на стульях люди и пили недорогое вино.
Присутствовали человек десять, кое-кого я знал, но, главное, я сразу увидел ту, которая была мне нужна в этот вечер.
Клара носила прическу, описываемую словом «химия».
С прочими поздоровавшись, с Кларой я расцеловался.
Разговор шел о разном. Я запомнил, в частности, историю о крокодиле, сбежавшем от какого-то миллионера и жившем долго и счастливо в подземных трубах Нью-Йорка или, что ли, Лондона…
Постепенно начинали танцевать. Я потоптался в кружке напротив Клары.
Марина разговаривала с хозяином, глядя на меня.
Я расспрашивал Клару о медицинском институте, к которому она никакого отношения не имела. Затем увел ее на кухню.
Окно тут выходило на запад, и оказалось, что тучи в небесах разошлись и закат очень велик — красно-желтый, с перистыми серыми и рваными облаками.
— У тебя красивые ногти, — сказал я Кларе.
— В принципе, — заметила она, — идеальный маникюр невозможен.
Вошла Марина, и Клара выскользнула из кухни со словами «я сейчас».
Я смотрел на Марину, оттягивая пальцем уголок левого глаза.
— У тебя все в порядке? — спросила Марина. — Что с тобой сегодня творится?
Предисловие и послесловие П. Вайля и А. Гениса. Сколько бы книг ни написал Венедикт Ерофеев, это всегда будет одна книга. Книга алкогольной свободы и интеллектуального изыска. Историко-литературные изобретения Венички, как выдумки Архипа Куинджи в живописи — не в разнообразии, а в углублении. Поэтому вдохновленные Ерофеевым ”Страсти” — не критический опыт о шедевре ”Москва-Петушки”, но благодарная дань поклонников, романс признания, пафос единомыслия. Знак восхищения — не конкретной книгой, а явлением русской литературы по имени ”Веничка Ерофеев”.
Популярный французский писатель Паскаль Рютер — автор пяти книг, в том числе нашумевшего романа “Сердце в Брайле”, который был экранизирован и принес своему создателю несколько премий. Как романист Рютер знаменит тем, что в своих книгах мастерски разрешает неразрешимые конфликты с помощью насмешки, комических трюков и сюрпризов любви. “Барракуда forever” — история человека, который отказывается стареть. Бывший боксер по имени Наполеон на девятом десятке разводится с женой, чтобы начать новую жизнь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть для детей младшего школьного возраста. Эта небольшая повесть — странички детства великого русского ученого и революционера Николая Гавриловича Чернышевского, написанные его внучкой Ниной Михайловной Чернышевской.
В книге собраны самые известные истории о профессоре Челленджере и его друзьях. Начинающий журналист Эдвард Мэлоун отправляется в полную опасностей научную экспедицию. Ее возглавляет скандально известный профессор Челленджер, утверждающий, что… на земле сохранился уголок, где до сих пор обитают динозавры. Мэлоуну и его товарищам предстоит очутиться в парке юрского периода и стать первооткрывателями затерянного мира…
В книгу вошли повести и рассказы о жизни подростков. Автор без излишней назидательности, в остроумной форме рассказывает о взаимоотношениях юношей и девушек друг с другом и со взрослыми, о необходимости воспитания ответственности перед самим собой, чувстве долга, чести, достоинства, любви. Рассказы о военном времени удачно соотносят жизнь нынешних ребят с жизнью их отцов и дедов. Издание рассчитано на массового читателя, тех, кому 14–17 лет.
Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Рожденная на выжженных берегах Мертвого моря, эта книга застает читателя врасплох. Она ошеломляюще искренна: рядом с колючей проволокой военной базы, эвкалиптовыми рощицами, деревьями — лимона и апельсина — через край льется жизнь невероятной силы. Так рассказы Каринэ Арутюновой возвращают миру его «истинный цвет, вкус и запах». Автору удалось в хаотическом, оглушающем шуме жизни поймать чистую и сильную ноту ее подлинности — например, в тяжелом пыльном томе с золотым тиснением на обложке, из которого избранные дети узнают о предназначении избранной красной коровы.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.