Принцессы на обочине: Езда без правил - [25]

Наташа против воли почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Да сумасшедший какой-то людей пугал, — сказала она.

— Не веришь? — вздохнула Клава. — А то знамение было. Бабки вот тоже говорят, что в Библии про это написано… Господи… — Она утерла глаза и добавила своим обычным тоном: — Хоть бы погулять успеть напоследок… А то как долбанет, а мы не нажились, не налюбились! Вот горе-то…

Наташа рассмеялась и тут же спросила серьезно:

— Тетя Клава, а это не трёп?

— Да я сама только что по телеку слышала, — обиделась Клава.

У газетного киоска, несмотря на ранний час, вилась длинная очередь. Газеты с траурным портретом на первой странице шли нарасхват. Люди здесь же, у киоска, разворачивали их, быстро пробегая глазами строчки правительственного сообщения.

Целая эпоха только что окончилась на их глазах. Эпоха определяющих пятилеток, экономной экономики, «Малой земли» и «Целины», многочисленных Золотых Звезд Героя, пышных помпезных съездов и ядреных анекдотов на прокуренных кухнях.

И что теперь придет ей на смену? Как все повернется, переменится, или потечет по-старому? Чего ждать? К какому берегу прибиться? Завернут разболтавшиеся гайки или позволят дребезжать дальше?

Эх, верно сказал Конфуций: «Не дай вам Бог жить в эпоху перемен»…

Свадьбы и похороны вызывают у обывателей неизбывный интерес. Тем более когда это касается первого лица в государстве.

Несколько дней вся страна пристально следила и обсуждала предстоящие перемены и перетасовки. Тридцать лет со дня смерти Сталина не было события такого значения. И теперь все интересовались: как будет обставлен траур? Где похоронят? Кто скажет надгробную речь? Ходили слухи, что с речью от лица правительства выступит будущий преемник. И все терялись в догадках — кто же?

В этот тусклый ноябрьский день вся страна приникла к экранам телевизоров, наблюдая прямую трансляцию из Колонного зала и с Красной площади.

В институтах отменили занятия, однако строго-настрого обязали прийти на траурный митинг. Кстати, можно было и не бегать с журналом посещаемости — явка и так была стопроцентной. Студентам было интересно потолкаться вместе и обменяться новостями и замечаниями.

В фойе стоял включенный телевизор.

Громкая траурная музыка перекрывала шепотки и разговоры в группе студентов, которые переминались с ноги на ногу, внимая речи представителя кафедры марксизма-ленинизма.

К счастью, он не рискнул приглушить у телевизора звук, и потому его тихий бубнящий голос перекрывался доносящимся с экрана голосом диктора:

— Представители трудовых коллективов Москвы прощаются сейчас с дорогим Леонидом Ильином… Представители всего трудового народа проходят в эту минуту по Колонному залу в скорбной процессии… — синхронно зачитывал свою речь оратор.

Наташа хихикнула.

— У него хронометраж по минутам, — шепнула ей соседка. Они стояли у самой лестницы с группой однокурсников, раздумывая — смыться сейчас или попозже.

— Есть предложение, — тихонько наклонился к ним староста группы. — Помянуть дорогого Леонида Ильича. Скидываемся по рублю, Сашка сбегает.

— Я не знаю… — замялась Наташа, вспомнив, что до стипендии еще целая неделя. — Мне вообще-то домой надо…

— Решайте быстрей, девчонки, а то магазин на перерыв закроется.

Он двинулся дальше среди студентов, выискивая своих и собирая рублишки.

У дальней колонны, привалившись к ней, стоял Владимир Константинович Мартынов в своем неизменном замшевом пиджаке и вязаном свитере. Наташа заметила, как недовольно поглядывает в его сторону товарищ с марксистско-ленинской кафедры. Все остальные педагоги явились в черных костюмах при галстуках, строго чопорные, с постными лицами.

Владимир Константинович задумчиво посасывал погасшую трубку и безучастно взирал на телеэкран.

Траурный кортеж с установленным на артиллерийском лафете гробом черепашьим шагом полз по проспекту Маркса в сторону Манежной.

Члены Политбюро в одинаковых квадратных пальто тащились рядом, с видимым усилием передвигая ноги. Сквозь скорбные мины на их лицах отчетливо проступали страх и смятение.

Плотные шеренги одинаковых мальчиков в серых плащах тянулись вдоль проспекта по обе стороны процессии.

Владимир Константинович повернулся, почувствовав на себе пристальный Наташин взгляд.

Его лицо смягчилось и потеплело. Он незаметно кивнул ей в сторону лестницы, и сам медленно двинулся туда за спинами стоящих.

— Ну что, надумали? — снова подошел к девчонкам староста. — Встречаемся на лавочке за яблоневой аллеей.

Девчонки полезли за кошельками.

— Только закуски возьмите, — сказала маленькая худенькая Аллочка. — А то вашу гадость пить невозможно.

— Маленькая, а такая прожорливая, — староста погладил ее по голове. — Наташка, а ты?

Наташа покачала головой.

— Отбиваешься от коллектива?

— Да нет… просто… — забормотала она, следя взглядом за приближающимся Владимиром Константиновичем.

Он поравнялся с ними, приветственно нагнул голову и выжидательно посмотрел на Наташу. Она смущенно улыбнулась и пошла вместе с ним по лестнице, быстро махнув ребятам на прощанье.

— Понятно… — протянул староста. — Дома ее ждут…

— У нее персональная консультация, — фыркнула одна из девчонок, завистливо провожая взглядом странную парочку. Владимир Константинович нравился многим студенткам.