Принцесса-невеста - [22]

– Смотри-ка, догадливый.

– Когда?

– Сию минуту будет в самый раз. – И она выставила локоть. – Веди меня, Уэстли.

Деваться было некуда – Уэстли взял ее под руку. Осторожно.

– Это за домом, мадам, а там ужасно грязно. Платье испачкаете.

– Я надеваю платья только раз, Уэстли, и мне так хочется увидеть тебя в деле, что я вся горю.

И они направились в коровник.

Граф по-прежнему наблюдал за Лютиком.

– Я помогу! – крикнула та вслед Мальчонке.

– Пожалуй, надо поглядеть, что такое он делает, – решил граф.

– Чудны́е дела творятся, – отметили родители и пошли, замыкая процессию коровьих кормильцев. Они наблюдали за графом, который наблюдал за их дочерью, которая наблюдала за графиней.

А та наблюдала за Уэстли.

– По-моему, он ничего такого не делал, – сказал Лютиков отец. – Покормил, и все.

Ужин прошел, и гости уже отбыли.

– Наверное, он им нравится. У меня был кот, так он здоровел, только если его кормила я. Может, и тут то же самое. – Лютикова мать вылила в миску остатки супа. – Вот, – сказала она дочери. – Отнеси Уэстли поесть. Он у задней двери ждет.

Лютик взяла миску, открыла дверь.

– Возьми, – сказала она.

Уэстли кивнул, взял миску, зашагал было к пню, на котором ел.

– Я тебя не отпускала, Мальчонка, – сказала Лютик; он остановился, обернулся. – Мне не нравится, как ты смотришь за Конем. Точнее, как ты за ним не смотришь. Вычисти его. Сейчас же. И отполируй копыта. Сегодня. Заплети ему хвост и разотри уши. Нынче вечером. И чтобы в конюшне ни пылинки. Сию минуту. И чтобы Конь блестел, а если придется работать до утра, значит будешь работать до утра.

– Как пожелаешь.

Она хлопнула дверью. Пускай в темноте ужинает.

– По-моему, Конь прекрасно выглядит, – заметил отец.

Лютик смолчала.

– Ты же сама вчера говорила, – напомнила ей мать.

– Я, наверное, переутомилась, – выдавила Лютик. – Переволновалась.

– Тогда иди отдыхай, – посоветовала мать. – Как переутомишься, ужасные вещи случаются. В тот вечер, когда твой отец сделал мне предложение, я как раз переутомилась.

34:22, разрыв увеличивается.

Лютик ушла в спальню. Легла. Закрыла глаза.

Графиня смотрела на Уэстли.

Лютик вскочила. Разделась. Слегка умылась. Натянула ночную рубашку. Залезла под одеяло, пригрелась, закрыла глаза.

Графиня по-прежнему смотрела на Уэстли!

Лютик откинула одеяло, открыла дверь. Сходила к умывальнику у печи, налила воды. Выпила. Налила еще, прижала ко лбу холодную кружку, покатала. Все равно лихорадило.

Это почему ее вдруг лихорадит? Она здорова. Семнадцать лет – и даже ни одного дупла в зубе. Она решительно выплеснула воду в раковину, прошагала в спальню, плотно закрыла дверь, снова легла. Закрыла глаза.

А графиня все пялилась на Уэстли!

Чего это она? С чего это женщину, которой не бывало во Флорине совершеннее, так интересует Мальчонка? Лютик заворочалась в постели. Другого объяснения нет – графиня заинтересовалась еще как. Лютик зажмурилась, старательно припомнила. Графиню что-то заинтересовало в Мальчонке. Против фактов не попрешь. Но что? У Мальчонки глаза как море перед штормом, но кого волнуют глаза? И у него светло-русые волосы – кое-кому нравится. И он довольно широк в плечах, но немногим шире графа. И Мальчонка, естественно, мускулист, но станешь тут мускулистым, если работать с утра до ночи. У него прекрасная загорелая кожа, но и это от работы – он же на солнце день-деньской, как тут не загореть? И он немногим выше графа, – правда, живот поплоще, но это потому, что Мальчонка и помоложе графа будет.

Лютик села на постели. Наверное, все дело в зубах. У Мальчонки хорошие зубы – что есть, то есть. Белые, ровные, на загорелом лице смотрятся замечательно.

Может, еще что-нибудь? Лютик сосредоточилась. Когда Мальчонка развозил молоко, деревенские девушки ходили за ним по пятам, но они идиотки, за кем угодно увяжутся. А он на них даже не глядел – ну ясное дело, стоит ему раскрыть рот, как они поймут, что у него за душой и нет ничегошеньки, только красивые зубы. Он все-таки ужасный дурак.

Очень странно: графиня такая красивая, такая изящная, такая гибкая и элегантная женщина, столь совершенное создание, одетое столь роскошно, – и так увлеклась зубами. Лютик дернула плечом. Люди ужас какие сложные. Но она во всем разобралась, все вычислила, нашла разгадку. Она закрыла глаза, пристроилась в тепле и уюте и… из-за каких-то зубов никто ни на кого не смотрит так, как графиня смотрела на Мальчонку.

– Ой, мамочки, – сказала Лютик. – Ой-ёй-ёй.

Теперь уже Мальчонка смотрел на графиню. Кормил коров, и под загорелой кожей, как всегда, ходуном ходили мускулы, а Лютик стояла и смотрела, как Мальчонка впервые взглянул графине в глаза, в самую глубину.

Лютик выскочила из постели и забегала по спальне. Да как он мог? Ладно бы он просто взглянул на нее, но он ведь не взглянул на нее, он на нее глядел.

– Она же старуха, – пробормотала Лютик уже в некотором смятении.

Графиня разменяла четвертый десяток – это без вопросов. И ее платье смотрелось в коровнике как на корове седло – это тоже без вопросов.

Лютик рухнула на постель и обняла подушку. Платье смотрелось как на корове седло даже и до коровника. Графиня была как курица расфуфыренная, едва вышла из кареты, – этот огромный накрашенный рот, и накрашенные свинячьи глазки, и напудренная кожа, и… и… и…