Принцесса и мальчишки - [30]

— Не второй, а пятый, — с особенным нажимом поправил я его. — Пятый, сынок. Ведь моя фамилия не Втурек (Вторник), а Пёнтек (Пятница).

— Не играет роли, — успокоил меня первый паренек. — Втурек или Пёнтек. Какая разница? Моя фамилия, например, Недзеля (Воскресенье). И все-таки в нашем классе я считался первым днем недели, а не седьмым. А ты, значит, будешь теперь вторым, понятно?

«Что он мне голову морочит?» — подумал я, мысленно прикидывая, стоит ли с ним связываться. Хотя сразу же пойдут разговоры, что, дескать, новенький и в класс не успел войти, как сразу же затеял драку. С другой стороны, если рассчитаться с ним позднее, то он, может, и вовсе не поймет, за что именно. Как тут быть? Я все же решил проявить выдержку, что, впрочем, оказалось не так уж и трудно, потому что в этот момент со мной заговорила девчонка, и, надо сказать, очень хорошенькая.

— Послушай, Пёнтек. Я как раз хотела у тебя спросить…

— Вопрошающий не заблудится, — отозвался вместо меня Недзеля, будто его об этом просили. — «Спроси, девица. Она не спросит… Вокруг лес темный, местечко близко… Спроси, девица». Это из Мицкевича, — любезно пояснил он и, обращаясь ко мне, добавил: — Ты, Пёнтек, должен знать, что я иногда говорю стихами.

— Ничего я не должен. — Я пренебрежительно пожал плечами. — И вообще я никогда никому не бываю должен. В лучшем случае могу запомнить, но это уж как мне заблагорассудится.

— А мне-то что, братец? Должен, не должен — не моя это забота. «Напрасны обиды, ничтожны угрозы…» — это, кажется, из Асмыка. Не люблю я его. Ну, мне пора. Привет.

И Недзеля пошел себе вразвалочку, как бы разочаровавшись во мне. Второй парнишка остался.

— Я хотела спросить, состоишь ли ты в харцерах, — спросила девчонка и неожиданно принялась поправлять прическу с таким выражением лица, будто ее ничуть не интересовал мой ответ.

Вы ведь знаете, некоторые девчонки так умеют поправлять волосы, что человек сразу забывает обо всем на свете и может только пялиться на эти волосы.

— Она, понимаешь… — попытался объяснить мне что-то стоявший рядом парень, но он тоже уставился на ее волосы, и поэтому из его объяснений ничего путного не получилось. Наконец он выпалил: — Она помощница…

— Чья помощница? — спросил я довольно глупо, но мне никак не удавалось отвести глаз от ее волос, и я не очень соображал, о чем идет речь.

— Болван! — поставила диагноз девушка и быстро отошла, слегка покраснев при этом.

Парнишка поглядел на меня с искренним уважением, а потом протянул руку и ни с того ни с сего представился:

— Эдек Малина! Живу возле кладбища. А ты, Пёнтек, молодец, быстро соображаешь. Прямо в десятку попал. И откуда ты только узнал, что Ирка бегает, как дура, за этим дылдой из десятого?

— Где бегает?

— А где придется. Повсюду.

— И возле кладбища тоже? — удивился я.

— У какого еще кладбища? — Малина был окончательно сбит с толку. — Что это ты городишь?

— А разве не ты говорил о кладбище? И отстаньте вы, наконец, от меня со своими кладбищами, дылдами…

— Дылда этот не наш, а ее. Тощий такой, длинный! — уточнил Малина. — И потом, что это ты, Пёнтек, на меня взъелся, ведь у нас сегодня понедельник, а не пятница!

Я пропустил мимо ушей его шуточку, потому что в голове у меня было кое-что поважней.

— Слушай, Малина, как ты думаешь, она не обиделась?

— Кто?

— Ну, помощница эта.

— Вот еще, обиделась! А если и обиделась, тебе-то что?

— Ничего, но все-таки…

Мне хотелось сказать: «Но все-таки она девчонка, и при этом красивая», но я прикусил язык: подобных вещей не говорят во всеуслышание, да еще какому-то кладбищенскому Малине.

Я поплелся вслед за Иркой и отыскал ее в коридоре. Она с кем-то разговаривала, по-видимому с преподавателем, хотя и очень молодым. Поэтому я сказал «извините» и обратился прямо к Ирке:

— В харцерах я не состою. А что?

— А меня вовсе не интересует, где ты состоишь.

— Так ведь ты сама спрашивала!

— А сейчас не спрашиваю. Всё?

— Ирка! Какая муха тебя сегодня укусила! Что это ты на людей бросаешься? — заступился было за меня Иркин собеседник, но тут прозвенел звонок, и он только добавил: — Ну, хорошо, отправляйтесь на урок. И не ссорьтесь с самого понедельника!

Я решил, что в его словах не содержится никакого намека на мою фамилию, потому что он меня совсем не знал, однако Ирка иронически улыбнулась… Может, правда, и не иронически, а просто… не знаю как… И мы направились к классу. Когда мы шли по коридору, я решил все же заговорить с ней:

— Что он преподает?

— Кто?

— Ну, этот… молодой…

— Ничего не преподает. Это наш школьный врач. Он руководит у нас харцерской дружиной.

— Дружиной?

— Ну да.

— Врач? — удивился я. — Врач руководит дружиной?

Ирка приостановилась и какое-то мгновение пристально рассматривала меня.

— А что тут особенного? В двадцать четвертой школе отрядом руководит милиционер из ГАИ. А в лицее имени Жеромского дружину возглавляет актер — самый настоящий актер, из городского театра. И что ты находишь здесь удивительного? Ты что — в самом деле такой глупый или только прикидываешься?

— Прикидываюсь, конечно… — не задумываясь, подтвердил я и улыбнулся ей.

Она тоже улыбнулась.

В школе этой, как выяснилось, был введен неприятный обычай проверять присутствующих на последнем уроке. И чего только не придумают, лишь бы испортить другим жизнь! И вот на последний урок к нам заявился — на этот раз, правда, в белом халате и с журналом под мышкой — тот самый школьный врач, с которым я познакомился в коридоре. Очень меня это обескуражило, и я тут же послал Ирке записочку. Благо нашелся подходящий повод: «А ты говорила, что он не преподает. Так как же на самом деле? У меня к тебе есть очень важное дело. Яцек». Ирка тут же ответила: «А он и не преподает. Подожди после уроков перед школой. Можешь и не ждать — как хочешь. Ирка».