Принцесса для императора - [40]

— Мун, — мой голос звучит странно.

— Д-да?

— Ты хорошо себя чувствуешь? Хочешь присесть? — Указываю в сторону своего рабочего стола, скрытого стеллажами.

Она молчит. Смотрит пронзительно. Такое ощущение, что краснеть сейчас начну я. Воспоминание о её портрете в обнажённом виде не добавляет уверенности.

— Пожалуйста, — прошу я, привыкший приказывать женщинам.

Кивнув, она мелкими шажочками идёт в указанную сторону. На миг замирает, глядя на меня с ужасом.

— Что-то не так?

— Один… — Язык скользит по её пухлым соблазнительным губам. — Стул только один.

Стою, охваченный жаром, точно мальчишка, а кончик её языка вновь проскальзывает по губам, будто призывая к поцелую. Но это, конечно, глупость: состояние золотой печати на моей спине красноречивое доказательство того, что её сердце, симпатии и поцелуи принадлежат Сигвальду.

В сердце вспыхивает жар безотчётного гнева, ворчу:

— Садись.

Вздрогнув, она поспешно проходит к стулу и садится, кладёт ладони на колени и выглядит такой беззащитной, что щемит сердце.

На нас падает молчание, давит, точно мраморная плита.

О чём с ней говорить?

Как?

По её телу пробегает едва заметная дрожь, и я невольно подаюсь вперёд:

— Замёрзла?

Она поспешно мотает головой, в этом жесте столько отчаяния, что мне неловко. Так странно ощущать неловкость от близости женщины. Я уже забыл, каково это. Забыл, как может трепетно сжиматься внутри, когда на тебя умоляюще смотрит красивая девушка.

— Я хотела кое-что спросить… — едва слышно произносит она, я смотрю на движение её губ, на плавное скольжение языка и с трудом осознаю смысл фразы.

Смотрю. Она молчит. Смотрю на её губы и представляю, какие они на вкус… Молчание затягивается. Слишком затягивается, она снова проводит языком по губам, и я резко отворачиваюсь, чтобы избавиться от пошлых мыслей.

— Какие-нибудь проблемы? — Присматриваюсь к расставленным на стеллажах книгам. «Искусство любви!» — буквально кричит один из корешков, и я представляю содержимое этого тома.

Мун что-то говорит, но её слова тонут в гуле учащённого сердцебиения. Перевожу взгляд на стол, пытаясь изгнать из мыслей чувственные образы. О боги, за что мне это наказание — желать жену собственного сына.

Накрываю лицо рукой и пытаюсь сосредоточиться. Я всегда славился способностью управлять страстями, и сейчас самое время их укротить. Но единственное, чего я хочу — развернуться и стиснуть Мун в объятиях, целовать её… Сердце бешено стучит, в мысли рвётся крамольное: а может попробовать?..

Глава 14. Принцесса и Император

Набравшись смелости, начинаю рассказывать о посетивших меня в ванной мыслях. Мне немного страшно и неловко, и мужественность Императора не может не подавлять, но я стараюсь сохранить разум и, теребя подол, рассуждаю о том, как странно несправедлив мир.

Молчание Императора — как разрешение продолжать. И я говорю, привожу примеры из жизни, всё более распаляясь. Император закрывает лицо рукой, но не просит замолчать.

Он разочарован моими идеями?

Я кажусь невыносимо глупой?

Он молчит. Помедлив, продолжаю рассказывать, сколько пользы приносят совершенно неуважаемые, обыкновенные люди, которые своим трудом создают богатство страны и господ.

Почему Император молчит?

Почему не спорит, а только дышит с каким-то напряжением?

Что думает о сказанном мной?

Неужели его ни капельки не трогает рассказ об ужасной, тяжёлой работе простых людей, об их короткой жизни, о болезнях, невозможности получить помощь, о бесправии, всегда подчинённом положении и отсутствии выбора?

— Вот, например, — дрожащим голосом продолжила я. — Когда нам понадобились деньги, мы были вынуждены брать в долг у хозяина земли под ужасные проценты. Нам бы не дали в другом месте, ведь тогда хозяева земли прогнали бы нас за это, и нам нечем было бы выплачивать. А потом — потом я стала жить у Октазии, и долг почти не уменьшался, ведь мне приходилось есть в её доме её дорогие продукты. У меня не было другой возможности: она всё равно вычитала бы деньги за питание, хотя если бы я питалась чем попроще, выплатить долг было бы легче. А это её право отправлять меня на любые работы. Мне повезло, что она слишком гордая, чтобы сдать кого-нибудь из своих рабов в бордель, но ведь есть и такие.

Судорожно вздохнув, Император как-то надломлено спрашивает:

— И что ты хочешь? — Он убирает руку от лица.

Повернувшись, садится на край стола и пронзительно смотрит мне в глаза. Дыхание сразу перехватывает, сердце бьётся с безумной скоростью, я опускаю взгляд и быстрее тереблю подол.

Чего я хочу? Не знаю. Не понимаю даже, зачем ему всё это рассказываю… Из сострадания к тем, кому не повезло оказаться богатыми? Вспоминаю девушек, которых встречала в домах Викара и вдруг вскидываю взгляд:

— Отмените долговое рабство.

Император приподнимает точёные брови, уголок его губ дёргается. С минуту мы молча смотрим друг на друга, и я начинаю тонуть в ясной зелени глаз. Уставившись на колени, тереблю подол:

— Пожалуйста.

— Нет, — спокойно произносит он.

Это «нет» такое непоколебимое. Ну конечно, Император ни за что не поймёт, как унизительно, когда тебя покупают, точно скотину. Это выше него, ведь он великий воин, завоеватель, повелитель. А я в его глазах — глупая девчонка. Болезненно скривившись, шепчу: