Принцесса Цезарии - [70]

Девочка не шелохнулась.

— Я не хочу ничего менять! Я — это я! Мне посчастливилось оказаться именно той, кто я есть. Испытать то, о чём другие только мечтают. Я встретила свою любовь — истинную, долгожданную. Ни за что на свете я не захочу всё это переписать, вырвать, уничтожить! — прокричала Дженевьева в сердцах.

Молчание её маленькой копии начинало беспокоить. Теперь Джи твёрдо знала — это была именно её копия — не она сама. То первичное чувство родства было обманчиво — иначе бы это нечто знало ответ заранее.

Внезапный порыв холодного ветра подхватил сухую, янтарную листву и закружив над столом, унёс её в дальний угол парка — в тот, куда неотрывно глазела хозяйка рыжих косичек.

— Отлично! — вскрикнула девочка ненатурально высоким голосом и, вытянув руки в сторону принцессы, вскочила на стол.

Глаза маленькой копии загорелись ярким зелёным светом, а руки так и продолжали тянуться, растягиваясь в длину, пока её маленькие ладошки не обхватили Джи за плечи и не притянули принцессу прямо к своему носу. Ещё мгновенье, и зелёный свет изумрудных глаз хлынул неистовым потоком и проглотил Дженевьеву, втянув в омут печального зелёного океана.

Последним, что видела Джи — были два горящих глаза на стремительно приближающемся лице, искусственно и от того- жутко, улыбающейся девочки.

Дженевьеву вновь окружили больнично-светлые стены бесконечного овального коридора. Именно бесконечного — его нескончаемое белое жерло мерно тянулось вдаль, увлекая за собой цепочку на вид совершенно одинаковых, испещрённых ровными белыми квадратами, дверей.

Расправив складки на золотой, кружевной юбке, Дженевьева огляделась по сторонам — зеркальный проход исчез. С обеих сторон зияли лишь голодные до новой жертвы дыры туннеля, освещаемые нервно подрагивающим, ярким белым светом.

— Хм, значит обратного пути нет… — задумчиво произнесла Дженевьева, слегка нахмурив брови.

Принцесса пыталась разобраться в каком направлении держала путь — обе стороны прохода казались совершенно одинаковыми — будто отзеркаленными отражениями. Неподалеку раздался едва уловимый скрежет. Заинтригованная, принцесса торопливо поспешила в сторону звука, ловко маневрируя по иссечённому дырами паркету. Чуть поодаль приглашающе смотрела слегка приоткрытая дверь — разверзающая своё чёрное, холодное нутро в белый туннель Зазеркалья.

— Так обычно и начинаются все фильмы ужасов — приоткрытая дверь, за которой ничего — кроме жутчайшей черноты… — пробормотала Дженевьева, распахивая дверь настежь и смело шагая внутрь, в холодное, бесформенное тело чернейшего мрака.

Спустя мгновенье глаза свыклись с тьмой и слабые, едва уловимые очертания предметов обрели жизнь в её сознании.

Раздался глухой скрежет — будто стальными гвоздями по дереву. Затем глухое постукивание — будто кто-то нетерпеливо перебирал пальцами огромной руки, цокая ногтями по паркету. Мягкий, слабый свет, будто от ночника из разноцветных стёкол, внезапно вспыхнувшего где-то под потолком, равномерно залил комнату цветными пятнами, оказавшуюся огромным, просторным залом. Цветные стёкла ночника менялись местами, двигались, образовывая каждую секунду новые цветовые и узорчатые сочетания, погружая окружающее пространство в калейдоскопическую мозаику почти живых сумеречных полутеней. Четыре деревянные колонны возвышались стройными, фигуристыми статуями под потолок, поддерживая собой огромное прямоугольное плато. Из-за какой-то очередной Зазеркальной странности, свет ночника не проникал за пределы резных столбов — бдительно возвышающихся на страже невидимой грани между цветовым буйством волшебного светильника и чернейшего мрака.

Вновь раздалось постукивание коготков — быстрое, будто нетерпеливое. Звук исходил из под плато, вырывался прямо из голодного лона тьмы, разносился по залу, разбиваясь где-то в глубине о стены на многократное глухое эхо. Жуть пробрала принцессу — холодная, безжалостно свербящая под лодыжкой, жуть.

— Похоже на кровать. Очень большую кровать… — прошептала Дженевьева, медленно приближаясь к плато, навстречу мраку.

Она чувствовала то, что там, во тьме и кроется её второе испытание. Именно оно нетерпеливо постукивает когтистыми пальцами, с каждым разом всё чаще, всё беспокойней, сотрясая танцующие сумеречные тени глухой тарабанщиной.

Взгляд девушки упал на нечто прямоугольное, свисающее на длинной петле с верхнего края колонны. Судорожно выдохнув, Дженевьева двинулась ближе, как можно тише ступая по скрипучему деревянному полу. С каждым шагом неизвестный предмет обретал всё более чёткие очертания, наливался цветом — сиреневым, белым. В правом верхнем углу горела бордовая клякса, через пару мгновений сформировавшаяся в крупную и аппетитную клубничку.

— Опять он! Мой школьный ранец! — воскликнула Дженевьева, проведя рукой по гладкой коже огромного, под стать гигантской кровати, портфеля: — А это… Это моя кровать… — теперь уже совсем тихо прошептала не на шутку встревоженная девушка.

Дженевьева вспомнила своё детство. Она вспомнила, как боялась монстра, живущего под кроватью. Как она представляла себе, что если опустит ногу на пол, то его огромная когтистая рука-крюка схватит за лодыжку и утащит к себе в подкроватное царство ночного мрака. Что же будет после, в этом мраке, она и представить не смела — сама мысль о корявой руке нагоняла дикий ужас.