Примета - [9]

(Не удосужился, прости.

Жара, должно быть, виновата.)

Он на работу убегал

Чуть свет,— я спал довольно долго.

Листвою шелестел квартал.

Меня будило чувство долга.

Я умывался во дворе,

Всегда был рукомойник полон.

Вскипала смолка на коре.

Земля казалась ровным полом.

Случалось разное со мной,

Но удивительное дело,

Что полотенце за спиной

Как будто в воздухе висело.

Отказываясь понимать

И даже вздрагивая малость,

Я видел, как старуха мать

По трем ступенькам поднималась.

Она по-русски ни словца

За это время не сказала,

Но улыбалась без конца,

Что, впрочем, тоже ведь немало.

А на столе бараний суп

Дымился, жирный, с пылу-жару.

На это как на Страшный суд

Пожаловался я Назару.

Но он мне объяснил, что гость —

Ишак хозяина,— таится

Лишь в этом суть, лишь это гвоздь

Восточного гостеприимства.

Дрожало солнце в синеве,

Еще не то сулили сводки.

Мы на трофейном «BMV»

Катались, мы купались с лодки.

А ослепительная мгла

Жары валилась с небосвода.

И наша молодость была

Сильней любого перевода.

ИЗ МАШИНЫ

Песчаная осыпь.

А там, на тропиночке,

Курносая особь

В цветастой косыночке.

И вот она — мимо!

Рабочая косточка?

Иль, прытью томима,

Туристская козочка?

Труда или быта,

Быть может, учетчица?..

Промчались — забыта.

А помнить все хочется.

«Видишь, как гордо…»

Видишь, как гордо,

Золотом светлым своим дорожа.

Кленов когорта

Высится, не доходя гаража?

Небо невинно.

Холодно. Дождик покапал едва.

Снега не видно,

И до него еще месяца два.

И ни листочка

Нет под ногой. Но, однако, теперь

Ставится точка

В перечне всех очевидных потерь

«Он по сути недавно спустился…»

Он по сути недавно спустился

Из неведомых грозных глубин.

Руку жал он мою и светился,

Как, наверное, мог он один.

Нет, не только детали, приматы,

Пожелания или прогноз,—

Ощущенье Земли как планеты

Он впервые оттуда принес.

Выступая с писательской сцены,

Он о жизни своей рассказал.

О, как чутко настроил антенны

На него этот замерший зал.

А потом он по нашему Дому

Шел спокоен и светлоголов.

Так пророки идут по сухому

Средь морских белопенных валов.

И ко мне подходили собратья

До конца того долгого дня,

Чтоб Гагарина рукопожатье

Им почувствовать через меня.

ПУРГА

Пурга поет по-волчьи,

Вселяя в сердце жуть,—

Как где-нибудь в Поволжье,

В Заволжье где-нибудь.

Как где-нибудь на Каме,

В неведомом углу,—

Со смачными шлепками

Снаружи по стеклу.

Хочу писать, но вспышка

Пурги мешает вдруг.

Берусь читать, но книжка

Вновь падает из рук.

Мечтаю, чтобы дрема

Пришла, и дальше — с ней.

Однако стены дома

Трясутся все сильней.

…Я валенки обую.

Я знаю, что к чему.

В рань ярко-голубую

Дверь с силой отожму.

Подобный случай — третий

Лишь в нынешнем году.

Засыпанных соседей

Откапывать пойду.

ПЕРЕД ОХОТОЙ

Пока опять валокордин

Себе охотник капал в ложку,

Зайчишка бедненький один

Сменил проверенную лежку.

Не торопясь, рассвет возник

Над ярославскими снегами.

Старухин рыжий воротник

Еще был хитрый и с ногами.

Густого леса полоса

Внезапно оказалась ближе.

Тогда охотник свистнул пса,

И взял ружье, и встал на лыжи.

ЗАЯЦ

Как он взвился на юру

Свечкой близкою!..

Что там выше кенгуру

Австралийское.

Три прыжка, и весь в снегу.

Сыплет блестками,

Оглянувшись на бегу

За березками:

Дескать, чешем каждый раз

Здорово.

Ведь собаки-то у вас —

С борова!

Дескать, что же так глядим

Косо-то?

Редко все еще едим

Досыта!

ДВОР НОЧЬЮ

Полночь. Тишина.

Мир кругом велик.

На стекле окна

Сильный лунный блик.

В темноте двора

Видится давно

Белого ведра

Цинковое дно.

Светом зажжены

Лунной полосы

Грабли у стены,

Лезвие косы.

И горят из мглы

Посреди двора

Полотно пилы,

Лопасть топора.

ПРИМЕТА

Оказала милость

Путникам ты —

Приостановилась:

Ведра пусты.

А другая — с полным,

Щедрым ведром…

Мы вас позже вспомним

Тоже добром

«Дни мелькают, а очнешься вдруг…»

Дни мелькают, а очнешься вдруг —

Не укусишь локоть.

Я смотрю на отдаленный луг,

Где пасется лошадь.

Пусть слова мои в себя вберут

Весь сарказм и едкость.

Здесь она как слон или верблюд —

Вот какая редкость.

Нынче воз, что лошадью влеком,

Даже видеть дико.

Ну, и если кто-нибудь верхом —

Это вовсе диво.

…Табуны несчетные бегут.

Молодая ржет кобыла…

Неужели этот гуд

Человечество забыло?

Я смотрю на лошадиный хвост,

Этот бедный веер,

Что не входит ни в единый ГОСТ.

А я ГОСТам верил.

РЕТОРТА

Реторта! — племенная

Кобыла из кобыл.

Мчит, ветры приминая,

А он стоит как был —

В оглобельках, понурый,

С репейником в хвосте.

Подергивая шкурой,

Здесь, на восьмой версте.

А эта — с племзавода.

Горячая — вперед!

И с первого захода

Препятствие берет.

Живя своим уставом,—

Как молния в грозу,

Мелькнет в его усталом.

Слезящемся глазу.

«После дождичка в четверг…»

После дождичка в четверг —

Тьма опят и сыроежек.

Но смотрю не вниз, а вверх,

Где сверканье высей свежих.

Где такая синева

Над намокшими стволами,

Что стремлюсь туда сперва

С благодарными словами.

«Было спокойно за низким окном…»

Было спокойно за низким окном,

Зелено очень.

Но почему-то он был на ином

Сосредоточен.

Лишь мимоходом журналы листал.

Двигались блики.

Гладил рукой шестигранный кристалл

Выбранной книги.

Мягкая лампа за правым плечом

У изголовья.

Но он не думал уже ни о чем,

Кроме здоровья.

Вот как заклинило нынче его

Резко и туго.

И не осталось уже ничего,

Кроме недуга.

«Зря память этого боится…»

Зря память этого боится…

Пусть перекрашен твой фасад,

Я узнаю тебя, больница.