Прилив - [85]

Улица, где стоял дом Фьюлла, располагалась вдали от Старого города, там, где до недавнего времени, должно быть, был пустырь. Я направился туда, оставил машину на обочине дороги и продолжил путь пешком, бредя в тени пальм. Я шел мимо маленьких полумесяцев новых домов, перемежаемых открытой местностью. В деревьях пронзительно стрекотали сверчки. Сюда доносились отдаленные ритмы городской музыки. В направлении моря, словно челюсть, полная залитых светом прожектора зубов, выступала из береговой полосы груда высотных зданий.

Я подошел к стене, высокой и красивой, возведенной из граненого камня. В ней были большие дубовые ворота с испанским плетеным орнаментом из шляпок и стержней больших металлических гвоздей. Вывеска с указанием имени владельца отсутствовала. Других домов на улице не было. Только этот, один.

На воротах была большая металлическая ручка. Мгновение я смотрел на нее, затем зажал в руке и повернул. Ворота оказались запертыми.

Я сунул руки в карманы и зашагал вдоль стены. После пары сотен ярдов стена отворачивала от дороги. Я последовал ее изгибу. Теперь за оградой виднелись деревья каменного дуба, чернеющие на фоне звезд. Снаружи, там, где шел я, ноги шуршали по их сухой листве. В тени стены было темно, что очень меня устраивало.

Через очередные две сотни ярдов стена вновь поворачивала. Слышался отдаленный звук голосов. Немного дальше была другая дорога, чуть шире тропинки. Над стеной выступали крыши. Конюшни, возможно. Я находился с дворовой стороны дома.

Там, где дорога подходила к стене, были еще одни ворота. Эти — уже из кованого железа. Я оказался прав насчет конюшен. Ворота вели в мощеный двор. В дальней его стороне виднелся дворовый фасад дома, вокруг фонаря, горевшего над его дверью, роился сонм мотыльков. Приблизились голоса. Я слышал звуки разговора и клацанье ножей и вилок о тарелки так ясно, словно находился на том конце дома. Званый обед. Кто-то рассмеялся. И я остановился как вкопанный. Я узнал этот смех! Я в течение семнадцати лет слышал его, постепенно преобразующийся из детского хихиканья в женственные переливы колокольчика. Смех Фрэнки.

Теперь я основательно покрылся испариной. Голос Фрэнки звучал радостно и возбужденно, как и подобает за обедом голосу девушки на юге Франции. Мне захотелось немедленно увидеть ее, обхватить и защитить.

Я нажал на щеколду ворот, слыша свое громкое дыхание. Они плавно распахнулись внутрь. Закрыв их за собой, я вошел во двор.

Он был пуст. По одну его сторону стоял ряд автомобилей: два «мерседеса», «феррари» и «БМВ». Близ задней двери находились ворота в сад. Под карнизами сараев я прошел вдоль двора. Автомобили посверкивали под фонарями, словно рыба. Я протянул руку к щеколде.

— Эй! — окликнул меня кто-то.

Я обернулся. Мой рот был сухим, как промокашка. В задней двери стоял полицейский. Его правая рука расстегивала кобуру, а левая — только что отбросила окурок сигареты.

— Я пришел повидать господина Фьюлла.

— В самом деле?

Я отнюдь не хотел, чтобы меня отвели в участок. Там меня обвинили бы во вторжении в частные владения или в краже со взломом. В таких маленьких городах, как Сен-Жан, подобные происшествия попадают в газеты. А Креспи и его дружки, конечно же, читают прессу.

Я смертельно беспокоился за Фрэнки. «Вот болван, — сказал я себе. — Надо же было так влипнуть!»

— Следуйте за мной, — приказал полицейский.

— Куда мы направляемся?

Он распахнул дверь кухни.

— Разумеется, вы идете повидать господина патрона.

— Лично?

Полицейский рассмеялся. Смех был недобрым.

— Господин патрон не имеет обыкновения вовлекать своих званых гостей в отношения с... туристами.

Мы находились в том крыле дома, где располагалась кухня. Здесь пахло жарящимся чесноком, вареными речными раками, сухим вином. Полицейский завел меня в маленькую комнатку, где не было света. Мельком я увидал ящики. Ключ повернулся в замке.

Я сел на холодный бетонный пол. Тело мое покрылось холодным потом.

Мне хотелось затаиться тут. Я не знал, смогу ли убедить Фьюлла выпустить меня. Я ничего не знал о нем, за исключением того, что он сидел за одним столом с Креспи во «Флотилии» и смеялся при этом.

Над моей головой, футах, вероятно, в восьми от пола, что-то смутно виднелось в темноте. Я нащупал ящик и бросил его к стене.

Бледное пятно оказалось вентиляционным отверстием: маленьким окошком с металлической решеткой. Меж ее прутьями перед моими глазами предстал внутренний дворик: не маленький настил из булыжника, как внутренние дворики в Англии или Америке, а настоящий, окруженный домом, с колоннадами по обе стороны, с фонтаном посередине и с факелами, которые горели в подставках на колоннах, освещая своим пламенем жасмин и розы, растущие в больших керамических горшках. Я увидел длинный стол с серебряными подсвечниками. За ним сидело человек, должно быть, восемнадцать.

Лицо Фрэнки было обращено в мою сторону. Ее зубы белели в свете свечей, а на загорелом лице проступали усеявшие ее нос темно-коричневые веснушки. Глаза были по-кошачьи узкими. Фрэнки всегда считалась хорошенькой, но сегодня вечером она выглядела красивой и пугающе взрослой. Я испытал внезапное чувство, будто подсматриваю за кем-то, не имеющим никакого отношения ни к Мэри Эллен, ни ко мне. Фрэнки была чужой.