Прикосновение к невозможному - [36]

На этот раз на Авироне было короткое легкое платье — такое могла надеть разве что греческая гетера, но точно не дама, вернувшаяся из европейского города. Она стояла на крыльце и смотрела на меня, не торопясь подходить. Я, в свою очередь, замер на месте, не веря своим глазами: мне показалось, что реальность в моей голове смешалась с фантазией, и я вижу то, чего на самом деле нет. Наконец, Авирона улыбнулась мне и поманила рукой.

— Я ждала тебя, — сказала она, когда я приблизился и поднялся на крыльцо. — Откуда ты вернулся в такой час?

Я не ответил — просто продолжал смотреть на нее и гадать, не выдумка ли окружающая меня действительность. Авирона заправила за ухо прядь волос и снова улыбнулась.

— Винсент. — Она осторожно погладила меня по щеке. — Ты не разговариваешь со мной? Или вообще разучился разговаривать в этой глуши?

Я взял ее за руку, поднес к губам и поцеловал ладонь. Авирона смотрела мне в глаза и молчала. На самом деле молчала — я не слышал даже ее мыслей.

— Тебе холодно, — заговорила она.

— Нет. Уже нет.

Небо за окном еще не начало светлеть, но предрассветная прохлада уже наполняла воздух свежестью. Где-то очень далеко, в нескольких километрах отсюда, перекрикивались рыбаки: то ли расставляли сети, то ли делили улов и спорили о том, какую его часть сегодня нужно выставить в качестве товара на рынке. Из полудремотного состояния меня вывела Авирона. Я приподнял голову от подушки, пытаясь понять, что она делает, и, наконец, понял: она зализывала царапины на моей спине, оставшиеся от ее ногтей. Зализывала медленно, осторожно и аккуратно — так, будто была медсестрой и обрабатывала раны. Я хотел было напомнить ей, что в этом нет смысла, завтра с утра от них не останется и следа, но передумал — просто снова закрыл глаза и прижался лбом к подушке. Теплая и светлая сила наполняла меня. Понемногу, не торопясь, не пропуская даже самых крошечных уголков теперешней пустоты, стараясь заполнить мельчайшие щели и неровности, сгладить все неточности. Силе предстояло совершить серьезную работу… но рано или поздно она будет закончена, какой бы большой ни была пустота. Знал ли я имя этой силы? Знала ли его Авирона? Даже если и так, сейчас это не имело никакого значения.

— Ты снова уйдешь?

Она вздрогнула от звука моего голоса: впервые за последние… два, три, четыре часа? — я заговорил вслух.

— Пока что мне некуда идти. Ты не прогонишь меня?

— Конечно, нет. — Я помолчал, размышляя, следует ли это говорить. — Скоро мне нужно будет уехать. Я должен возвращаться. Я не могу быть тут так долго.

Авирона не ответила.

— Не знаю, где я буду жить, — продолжил я, — проведу несколько дней у Магистра, мне нужно закончить дела в Библиотеке, а потом посмотрим. В любом случае, ты понимаешь, что… ехать со мной — это не очень хорошая идея.

— Понимаю. — Она говорила спокойно — в ее голосе не было ни обиды, ни сожаления. — Понимаю, Винсент. Ты прав.

Я перевернулся на спину и посмотрел на нее. Авирона легла рядом, взяла меня за руку и стала поглаживать пальцы.

— Я хочу задать тебе вопрос. Можно?

Ответом мне было молчаливое согласие.

— Зачем ты приехала ко мне тогда?

— Мне захотелось тебя увидеть.

— А зачем ты приехала сейчас?

Авирона приподняла голову.

— Решила вернуться, — ответила она коротко.

— В Швейцарию? К озеру? К тишине? Ко мне?

Она опустила газа и улыбнулась.

— Что ты хочешь услышать в ответ, Винсент?

Я обнял ее за плечи, и она придвинулась ближе.

— Не знаю, нужен ли мне ответ. На самом деле, я хочу просто… просто чувствовать тебя целиком внутри себя. Больше мне ничего не нужно.

— Ты до сих пор задаешь вопросы, ответы на которые должен понять сам.

— А если я найду неправильный ответ?

— Тогда тебе придется искать дальше. Но рано или поздно ты найдешь. И не только ты. Мы все.

Авирона

1875 год

Швейцария, Женевское озеро

О чем я жалею? О том, что так и не научилась владеть временем. О том, что не умею растягивать минуты удовольствия, доводя себя до исступления, оголяя нервы, превращаясь в натянутую до предела струну. О том, что не могу вернуть прожитое или остановить мгновение. О том, что я еще способна ошибаться. О том, что я еще способна чувствовать боль.

Но что есть в боль, в сущности? То, что нам неприятно? Или приносит наслаждение?

Я лежала на груди Винсента, слегка сжав пальцы, и прислушивалась к мерному биению его сердца. Мне казалось, что если вдруг оно остановится, остановится и мое. И весь мир замрет в невыразимой муке. Это будет конец Вселенной, конец жизни. Дальше — пустота и мрак. Каратель спал. Спал, забросив одну руку за голову, а второй прижимая меня к себе. А я не могла уснуть. Ночи напролет лежала, прислушиваясь к его спокойному дыханию и почти физически ощущая, как медленно, но упрямо уходит сосущая пустота. Как мучительно неторопливо она заполняется мягкой силой и покоем. Как растворяется его личный Ад, запертый в душе и сводящий его с ума последние несколько десятков лет.

Я понимала, что в то мгновение, когда он проснется и не почувствует привычной боли, я стану ему не нужна. Он сможет вернуться к своим обязанностям, не мучаясь каждую ночь, не сводя себя с ума, не терзаясь по поводу того, что все равно исправить не может. Даже повлиять не может. Но сейчас… Сейчас он обнимал меня как самое ценное из всего, что у него было в жизни.