Прикосновение к невозможному - [25]
Неизвестное существо — человек, разумеется — действительно оказалось очень молодым, почти мальчиком. Для еды очень даже… да и не только для еды. Он убрал со лба светлые волосы и уставился на меня во все глаза, не понимая, что я тут делаю в такое время суток, да еще и в одиночестве. Я подождала пару секунд, а потом взяла его за руку, и мы повернули назад: нужно было дойти до развилки, а потом направиться к городу.
— Меня зовут Дана, — сказала я молодому человеку. — А тебя?
Он не ответил, до сих пор разглядывая меня. В его глазах было и восхищение, и страх, и любопытство, и ожидание… обычный для таких случаев коктейль.
— Не бойся, — продолжила я. — С тобой ничего не случится. Я накормлю тебя. Тебе будет хорошо. А потом я попрошу кое-что взамен… самую малость. Ты не откажешь мне?
Молодой человек снова промолчал, хотя мой последний вопрос был лишним: разумеется, не откажет. Хотя может попробовать… это будет интересно.
Подавляющее большинство наших с Винсентом (теперь — только моих) слуг вели дневной образ жизни, так что сейчас они уже видели девятый сон. Дверь нам открыла молодая (еще и двух веков не исполнилось) горничная-вампирша. От ужина мой спутник — свое имя он мне так и не назвал — отказался. Мы посидели в гостиной дома перед камином, обсуждая всякую чепуху, после чего я снова взяла его за руку — ему не хватало решительности и наглости, не переходящей границы хорошего тона, какими располагали парижане — и повела в спальню. Я могла бы его зачаровать … но тогда он не будет бояться, и происходящее потеряет всю прелесть.
Не знаю, были ли у него женщины до меня (скорее всего, нет, хотя вряд ли это имело значение), но он явно боялся предстать передо мной в невыгодном свете. Нерешительно снимал с меня платье, осторожно гладил по волосам и очень внимательно изучал каждый миллиметр моего тела — так, будто хотел как можно дольше хранить увиденное в памяти. Наверное, мне нужно было принять участие во всем этом. Направить его, что ли. Но я лежала без движения, закрыв глаза, и мысленно находилась совсем в другом месте. Во всем этом было что-то очень плохое, потому что умом я понимала ощущения Винсента в такие моменты… но пока я не могла найти в себе сил отказаться от таких мыслей. Иногда мне казалось, что это становится привычкой, что я неосознанно представляю его на месте любого другого мужчины, который оказывается в моей постели. Хотя, конечно, я делала это осознанно. И мне нравилось то, что я делаю.
Мне было, что вспомнить, но больше всего я любила восстанавливать в памяти свои — наши — ощущения, испытанные во время первой брачной ночи. Это удивительно и жестоко: прожить на свете три тысячи лет, не зная, что существо, находящееся рядом с тобой, может подарить тебе наслаждение. Вы так часто разговаривали, случайно касались друг друга… но только после того, как вы поклялись разделить друг с другом вечную жизнь, ты узнаешь, каково это: прикоснуться к себе подобному не случайно, а намеренно. Каково это — поцеловать его, не в лоб, по-отечески, выражая поддержку, а так, как это делает любовница или любовник. Каково это — когда существо, в постели с которым смертным так хорошо, что они забывают, как их зовут, делит постель с вами. Когда вы открываете друг в друге удивительные вещи… и особенно — эту способности достигать единения на слишком высоком для людей уровне, до которого они, вероятно, когда-нибудь дойдут, но это будет нескоро. Это такое ощущение, когда для вас уже нет границ, и перестает существовать даже время… жаль, что только светлое, но не темное.
Мне казалось, приложи я усилие — и смогу не только ощутить все это, но и оживить, физически перенестись в ту ночь. На долю секунды справиться с неподвластным мне темным временем и оказаться там. Винсент держит меня за руки — почему-то он любил держать меня за руки, не за запястья, а сплетать пальцы, так, будто хотел стать еще ближе ко мне, хотя вряд ли мы могли стать еще ближе — и шепчет мне на ухо что-то, смысл чего не до конца понимает даже он сам. А я закрываю глаза и думаю, что на мою долю выпало слишком много счастья, не удержать в руках, не осознать, и, кажется, что я вот-вот потеряю его. Мне хочется кричать — от страха, от наслаждения, от всего, что переполняет меня до краев, что больше невозможно держать внутри… я запрокидываю голову назад и кричу. Кричу так громко, что должны лопнуть барабанные перепонки, но на самом деле сил у меня уже почти не осталось, и с моих губ срывается только тихий стон.
И еще мы… охотились. Говорят, что это сомнительное удовольствие, особенно в период первой брачной недели. Но это не так. В процессе охоты два бессмертных существа так же близки, как в постели. Их сердца бьются в такт, инстинкты обострены как никогда: у них одна цель, одни глаза на двоих, одно обоняние и один слух. Винсент не пил
