Приключения Весли Джексона - [21]

– Ага. А к тебе?

– Ага, – сказал Джо.

– Почему это у них так странно? – спросил я.

– Что ты хочешь сказать?

– Почему собаки с одними заводят дружбу, а с другими нет?

– Они готовы завести дружбу со всяким.

– Говорят, они избегают тех, кто не так пахнет.

– Нет таких людей на свете, которые не так пахнут, – сказал Джо.

– Ну, может, не так пахнут на их собачий вкус.

– Может быть, – сказал Джо. – Только не стоит судить о людях на собачий лад. У нас свой, человеческий запах.

– Возможно.

Мы приехали в караульное помещение, попили кофе с бутербродами, долго сидели и разговаривали. Потом растянулись на койках и уснули. Незадолго до шести нас разбудили, развезли опять на грузовике по постам, и мы простояли еще два часа в карауле.

Было почти половина девятого, когда я вернулся в роту, и я прошел прямо в канцелярию, чтобы отдать сержанту Какалоковичу его бумажки. Он сидел за своим столиком и просматривал список больных. Да и у него самого вид был нездоровый. Когда он поднял на меня глаза, я даже не улыбнулся. Никого, кроме нас, там не было, так что я достал бумажки из кармана и протянул ему. Он посмотрел на меня испытующе, как будто хотел угадать, много ли я знаю, и, по-видимому, решил, что я знаю достаточно, потому что сказал:

– Спасибо, Весли.

Я ужасно обрадовался, что мне не пришлось говорить неправду, и благодарил Бога, но, когда я повернулся, чтобы идти, сержант вдруг спросил очень спокойно:

– Лу Марриаччи ты видел?

Я испугался; вот теперь мне придется солгать, и я уже до конца своих дней не вылезу из этой лжи.

– Когда? – спросил я.

– Сегодня утром.

– Нет, не видал, – сказал я, и это было правдой, но очень близкой ко лжи.

– Мне нужно с ним поговорить, – сказал сержант.

Вот оно, начинается. Не уйти мне теперь от беды. Я подумал, не спросить ли сержанта, о чем он хочет поговорить с Марриаччи, но тут же отказался от этой мысли. Я боялся, что если стану задавать вопросы, то мне только скорее придется начать лгать, а я хотел отдалить этот момент елико возможно.

Тут сержант и говорит, этак небрежно:

– Лу Марриаччи подлежит отправке домой. Его освобождают от службы.

– Что?

– Ему больше тридцати восьми лет. Вышел в министерстве новый приказ, дня два тому назад. Через несколько дней Лу будет дома. Он включен в список. Увидишь его – передай ему, ладно?

– Хорошо, передам.

Кажется, никогда я не чувствовал себя таким счастливым, как в то утро. Теперь Лу поедет домой все равно, и мне не придется лгать. Меня так и подмывало пуститься скорее в лес, но я не хотел бежать, потому что это могло показаться странным, и я пошел не спеша, как будто просто прогуливался. У меня была бездна времени и прекрасное настроение. Скоро я добрался до леса, потом зашел в самую глубину, где, как я полагал, должен был прятаться Лу. Я стал насвистывать «Валенсию», чтобы Лу услыхал и понял, что все в порядке, но, видно, я был еще далеко от него, так как он не показывался. Я уж думал, что забрел в самую глушь, но все продолжал идти и свистеть и ждал, что Лу вот-вот обнаружится.

Время шло, и я стал беспокоиться. А что, если он уже отправился домой? А что, если его арестовали за самовольную отлучку и все пошло прахом, потому что он не знает, что уже освобожден из армии, и притворяется потерявшим память, а меня заподозрят и привлекут к ответу, и все равно я превращусь в лжеца, несмотря на то, что Лу освободили и без моего участия.

Я так оробел, что перестал свистеть. Я искал Лу, робея все больше и больше. Такова моя судьба, да и Лу тоже – опозориться, когда это уже совершенно ни к чему. Я решил, что нужно его позвать, стал выкликать его имя, но мой собственный голос только еще больше меня напугал.

Я сел и призадумался. И, видно, тут же уснул, потому что вдруг очутился дома с отцом, живым и здоровым. Он пел «Валенсию» и ни на кого не сердился. Он был счастлив. Он приготовил один из тех ужинов, какие готовил, бывало, когда мы жили вместе и все у нас было как следует. Мы сидели за столом, ужинали и болтали. Вдруг кто-то застучал в дверь, и я испугался до смерти. Отец открыл дверь, и кто-то сказал:

– Мне нужен Весли Джексон.

– А кто вы такой? – спросил отец.

И человек сказал:

– Вы меня знаете. Мне ненужно вам говорить, кто я такой.

Я так перепугался, что заплакал. Но не так, как плачут наяву. Это был ужасный плач, когда слезы текут ручьем и весь содрогаешься от рыданий, – ибо я знал, кто этот человек, и не хотел с ним идти. Этого не хотел и отец, но ничего нельзя было поделать, и он с горя отхлебнул из бутылки. Человек вошел и стал рядом со мной, но я боялся на него взглянуть. Тогда он взял меня за плечи, ласково потряс и назвал меня по имени, как будто он мой лучший друг.

– Весли, – сказал он.

Тут до моего сознания смутно дошло, что все это я вижу во сне, и – о счастье! – мне стало легче. Я стал припоминать разные вещи, которые подтверждали мне, что я сплю: лес, Какалокович, пьяный ночью и трезвый утром, – и тогда я окончательно убедился что сплю, и попробовал пошевелиться так и этак во сне, и мне стало лучше, и вот я открываю глаза, а передо мной – Лу Марриаччи: взял меня за плечи и потряхивает.