Приключения Шоубиза - [22]
Наверное, это все копилось в нем не один год, но благодарные уши подвернулись только сегодня.
Рокеру, видимо, снова захотелось выпить. Он взял в руки бокал, на минуту задумался, и, видимо, вовремя сообразив, что коньяк к этой речи не может иметь отношения в силу ее просветительско-медицинского содержания, он добровольно налил себе томатного соку. Промочив пересохшее после длиннющего спича горло, Олег вдруг добавил трезвеющим на глазах голосом:
— Знаете, чем хорош рок? Тем, что, в отличие от «попсы», мы никогда не поем под фанеру. Рок — настоящая музыка. Без всякой фанерной примеси. Он может нравиться, может не нравиться, но рок — честная музыка. Будете смеяться, но и к попсе я отношусь вполне нормально. — Здесь глаза округлились даже у Гоши. Вот это заявление! Но Олег невозмутимо продолжал: — Я говорю о честной «попсе». А чем плоха хорошая музыка? Если у песни есть мелодия, которая приятна уху, или в словах присутствует смысл, кому от этого плохо?
— А как же «рэп», — пискнул тихо любопытный Гоша.
— «Рэп» — это не песня, — назидательно, безо всякой паузы, сказал Олег. — «Рэп» — это тоже отдельный подвид творчества, я его уважаю. Но это не песня. Понимаешь, песню — ее надо петь. Голосом. А «рэп» разве поют? — он внимательно посмотрел на Гошу, тот мотнул головой, но совершенно не понятно, утвердительно или отрицательно. Еврейские штучки. — Нет, — согласился с Гошей Олег, — «рэп» не поют, его читают. А значит, чистый вокал здесь ни при чем. И отсюда вывод — «рэп» — это отдельный музыкальный продукт. Продукт, понимаете. А не песня. Вот и называйте все своими именами.
— Слушай, а может ты просто цепляешься к словам? — Донна была очень заинтригована, и ей явно хотелось углубить тему.
— А вы как считаете? Разве не имеет значения, что все валят в одну кучу? Это тоже самое, что про стихи и прозу сказать, что это одно и тоже. Бред! — Олег добродушно оглядел нас всех, словно добрый дядюшка, который только что разделил наследство между всеми претендентами, и теперь наслаждался плодами своего труда. — Я думаю, что здесь принципиальный вопрос. От этого многое зависит. Например, если разделить все современное творчество на правильные разделы, то, наконец, можно будет навести порядок у всех в головах. Начать, хотя бы с этого. А то валят все в одну кучу и путают народ, — Олег вдруг снова резко погрустнел. — Но, видимо, я до этого не доживу. Это никому не нужно. Поэтому я пью. — И Олег наглядно проиллюстрировал нам, как именно он это делает. На этот раз томатный сок сиротливо остался стоять в высоком тонком стакане нетронутым.
Донна хмыкнула.
— Вот у нас все так. Все — философы. Все знают, что надо делать, но не знают как. Даже я. М-да. — И она задумалась.
Тишину погрузившейся в философию кухни нарушили крадущиеся шаги. В комнату вкралась проснувшаяся «спичка». Она была совсем сонная, но, видимо, любопытство, свойственное детям, взяло верх. Я сам в детстве любил послушать взрослые разговоры, забирался под стол и засыпал там, убаюканный кухонными спорами, случавшимися на нашей четырехметровой кухне старинной родительской «хрущобы». «Спичка» примостилась на табуретке около Гоши — тоже детский инстинкт незащищенности, и Гоша заботливо подвинул ей тарелку с остатками бутербродов и свой недопитый чай. «Спичка» с благодарностью взглянула на своего благодетеля и быстро съела все предложенное. Донна молча смотрела на нее, не мешая процессу, а когда тарелка и чашка опустела, она, вздохнув, встала со своего стула и снова направилась к холодильнику. Я, как и в прошлый раз, опередил ее, и вскоре новая горка бутербродов лежала на тарелке, а рядом в чайнике весело закипала новая порция кипятка для чая. Донна порылась в шкафах и нарыла там халву, конфеты и австрийское печенье. Я его обожаю, оно просто тает во рту. Все эти сладости она самолично положила перед «Спичкой» и спросила:
— А как тебя зовут, детка?
— Олечка, — сказала «Спичка» и потеряла к нам всякий интерес. Халва, заедаемая австрийским печеньем — вот что волновало сейчас ее прелестную головку.
— Олечка, — вслед за ней повторила Донна. — Замечательно.
И мы все улыбнулись. Дети — это и вправду цветы жизни.
Девочка насытилась и теперь с благодарностью оглядывала нас. Первой тишину нарушила Донна.
— А ты откуда, Олечка?
Вопрос был слегка неожиданным, но я быстро разгадал замысел Донны. Звезда решила, что без откровений маленькой «Спички» наш кухонный ночной «Декамерон» не может быть полным. Ребенок быстро купился на заботливый тон доброй тетеньки и охотно поделился с нами подробностями своей коротенькой жизни. Эта трагическая повесть могла бы принадлежать перу Бернарда Шоу или, на худой конец, автору «Оливера Твиста» — его фамилия выскочила у меня из головы и теперь вертелась где-то между кончиком языка и средним ухом.
Девочка оказалась родом из Ростова. Детский дом, куда ее спившаяся мамаша сдала трехлетней малюткой, был пристанищем для будущей «Спички» почти десять лет. О, это хорошая закалка для будущего артиста! Лучшей тренировки для психики и нервов, чем воспитание в таком месте, просто не придумать.
«— Дашка!На часах — одиннадцать утра, в доме бардак, какой даже хану Мамаю не снился: банки из-под пива — несбыточная мечта советского коллекционера — изящными кучками валяются в самых неожиданных местах, на бильярдном столе вместо шаров — апельсины, все в дырках от кия — это ж сколько выпить надо!!!Гирлянда пустых бутылок, перевязанных цветным скотчем, украшает пальму в углу гостиной. Комнату обставлял дизайнер «с самого городу Парыжу», но до таких «изысков» интерьера даже его творческой мысли было не дотянуться…».
«Солнечный луч нахально устроился у меня на кончике носа. Сон, сладкий и тягучий, как свежий мед, из густого, нежного сиропа превратился в жиденькую водичку, разбавленную надвигающейся действительностью. А потом и вовсе испарился. Что за дурацкая физика!Я нехотя приоткрыла один глаз, потом второй: мерзавец-луч уже беспечно скользил по потолку. Ну и пусть! Я снова закрыла глаза и улыбнулась — что может быть лучше этих первых минут после сна. Легкого и беззаботного. Как воздушное пирожное. Правда, мне никогда не встречались беззаботные пирожные, но суть от этого не менялась.Я опять открыла глаза.
«Если роман Достоевского «Идиот» читать, пропуская все, что нормальные люди считают гениальным, то получится вполне приличный детектив. Вроде Агаты Кристи. А как я еще могу читать Достоевского, валяясь на пляже?Конечно, дотошный собеседник поинтересуется, а что Достоевский вообще делает на пляже? В Турции? Ну там Донцова или, на худой конец, Дюма…Во-первых, Достоевского кто-то забыл на пляжном лежаке. А во-вторых, этот кто-то до меня изобрел новый способ чтения гениальных психологических текстов — куски со знаменитыми рассуждениями русского классика о смысле жизни и сути бытия просто выдрали из книжки, оставив голый сюжет.Я справилась с укороченным Достоевским минут за сорок и снова принялась скучать…».
«Метроном сухо отстукивал ритм. Раз, два, три, четыре, раз два, три, четыре. Голова раскалывалась. Я решила — надо прекращать этот кошмар. Встала из-за рояля и поплелась на кухню — принять таблетку от головной боли. Черт побери! Завтра репетиция, а я совсем расклеилась. Эта проклятая простуда совершенно не дает мне работать!Я работаю музыкантом. Слово «работаю» не совсем подходит для моей профессии. Но я не знаю, как сказать по-другому.Я обожаю музыку. И через месяц у меня важный концерт. У меня много концертов, но этот — особенный — я впервые буду играть со знаменитым оркестром в одном из самых лучших залов.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.