Приключения Ружемона - [15]

Я не суеверен, и необыкновенный случай, к которому я теперь перехожу, просто расскажу так, как он был, не представляя никаких собственных теорий для объяснения его. Уже много-много месяцев, быть может уже больше года, прожил я на этой ужасной маленькой песчаной полоске; в ту ночь, о которой я теперь говорю, я лег, по обыкновению, в крайне подавленном состоянии. Когда я уснул в своем гамаке, то видел чудный сон, будто несколько ангелов склонились надо мною, сострадательно улыбаясь мне. Видение было так ясно и живо, что я проснулся, спрыгнул с гамака и вышел на какие-то неопределенные поиски. Но через несколько минут я сам рассмеялся над своим безумием и вернулся назад.

Неоторое время лежал я, думая о своем прошлом, — о будущем я не смел думать, — как вдруг глубокая тишина ночи была прервана каким-то замечательно знакомым мне голосом, который отчетливо и ясно произнес на французском языке следующие слова: «Я с тобою! Не бойся! Ты возвратишься!» Я никогда не буду в состоянии передать свои чувства в эту минуту.

Это не был голос моего отца или матери; но он, без сомнения, принадлежал кому-то, кого я знал и любил, но не мог узнать. Ночь была как-то странно тиха; таинственный голос так сильно поразил меня, что я инстинктивно опять поднялся с гамака, вышел на двор и громко закричал несколько раз; но, понятно, ничего не произошло. С этой ночи я никогда уже более не отчаивался вполне, как бы дурно ни складывались обстоятельства.

Прошло два бесконечных года. Вдруг, однажды, погода внезапно переменилась, поднялся страшный ветер, грозивший разрушить мою хижину. Через несколько дней после этого, когда буря уже почти утихла, я вдруг услышал страшный лай Бруно на берегу. Через несколько секунд он стремительно бросился в хижину и не успокаивался до тех пор, пока не увидел, что я собираюсь следовать за ним. Выходя из хижины, я поднял весло, сам уже не знаю зачем, потом последовал за собакой на берег, удивляясь, что бы могло там так раздражить ее. Море еще немного волновалось, и так как не вполне рассвело, то я не мог ясно различать предметы на расстоянии.

Наконец, всматриваясь пристально в море, я заметил там какой-то длинный черный предмет, который, по моему мнению, был, вероятно, лодкой, качающейся на волнах. Тогда, должен я сознаться, я сам начал разделять восторг Бруно, особенно, когда через несколько минут хорошо рассмотрел крепко сделанный плот и на нем семь человеческих существ, лежавших ниц. Странное чувство охватило меня при виде этих людей: ведь я уже совсем отвык от общества себе подобных существ, но в то же время всеми помыслами своей души стремился возвратиться в него: такова уже, видно, натура человека! Нет слов, чтобы передать состояние моего духа. «Вот, — думал я, — люди, потерпевшие, подобно мне, кораблекрушение», и молил Бога, чтобы Он помог мне спасти их. Надежда иметь наконец подле себя людей, с которыми можно будет разговаривать, наполняла меня такой радостью, что я едва мог сдерживать себя, чтобы не броситься в воду и не поплыть самому к плоту, который был еще в нескольких стах ярдах от берега. «Неужели он никогда не подойдет?» — думал я со страстным нетерпением и вдруг с ужасом заметил, что непосредственно за ним следовала целая стая акул, выжидательно плавая вокруг. Увидя это, я уж не мог больше сдерживать себя; строго приказав собаке не следовать за мною, я бросился в волны и смело поплыл к плоту, стараясь во время плавания производить как можно больше шума и сильно всплескивая воду руками и ногами, чтобы испугать акул и заставить их уйти. Когда я наконец достиг плота, то нашел на нем четырех чернокожих — мужчину, женщину и двух мальчиков. Все они лежали распростертые, в полном изнеможении, по-видимому скорее мертвые, чем живые. Акулы все еще не хотели уходить и упорно следовали за плотом; но я наконец заставил их уйти, ударяя по воде своим веслом, при помощи которого я, со всею возможною поспешностью, старался привести плот: весло, которое я совершенно бессознательно захватил с собой, когда Бруно явился, чтобы позвать меня, оказало мне теперь неоценимую услугу. И во все долгие, переполненные приключениями годы, что я провел среди дикарей, всемогущее Провидение, бесспорно, руководило каждым моим поступком. Вы убедитесь в этом сами из моего рассказа о целой сотне затруднительных случаев…

Я причалил плот к берегу и перенес четырех чернокожих в свою хижину.

Прежде всего нужно было вернуть их к жизни; я пробовал влить им в рот холодной воды, но они не в состоянии были глотать. Тогда я вспомнил о роме, который нашел на корабле и хранил все время; теперь я достал его и растер им своих гостей, потом положил им на горла мокрые компрессы и завернул всех их в мокрые паруса, рассчитывая, что драгоценная влага проникнет в их организмы сквозь поры тела: мне казалось, что они умирали от жажды. Все четверо страшно исхудали и были до крайности истощены. Через три или четыре часа неусыпных забот я увидел, что старания мои достигают цели: сначала пришли в себя два мальчика, а немного погодя и мужчина обнаружил признаки жизни; позже всех, уже после полудня, очнулась наконец женщина. Никто из них, понятно, не был еще в состоянии подняться, и все то и дело пили воду. Казалось, они до следующего дня не давали себе отчета в том, что с ними случилось и где они находятся; но на другой день изумление их, — особенно при виде меня, — превзошло всякое описание. Прежде всего они выказали страшный ужас; и как ни старался я вызвать их доверие к себе, дружески ударяя их по плечу и пытаясь знаками дать им понять, кто спас их от ужасной смерти, не мог достичь этого: они долго не поддавались моему желанию сблизиться с ними. Мне кажется, они думали, что уже умерли и находятся в присутствии Великого Духа. Во всяком случае, только принявшись за еду, они примирились со мною. Тогда в них обнаружилось неудержимое любопытство; сначала они все смотрели на меня, потом начали ощупывать и поглаживать мою кожу, издавая при этом какие-то странные, гортанные звуки, очевидно, выражавшие удивление, причем ударяли себя по бедрам и щелкали пальцами.