Приключения нетоварища Кемминкза в Стране Советов - [5]
Обложка первого издания книги «Драйзер смотрит на Россию» (Нью-Йорк, 1928). Художник изобразил не только фабричные трубы и луковицы церквей, но и шагающих строем пролетариев, перемалываемых железными шестернями
Каммингс приезжает в Москву в переломный момент ее культурной политики. Буквально накануне его визита, в начале мая 1931-го, руководство РАПП принимает резолюцию, призывающую всех пролетарских писателей «заняться художественным показом героев пятилетки». Отныне единственно возможной литературой в СССР становится пролетарская. Неудивительно, что в такой ситуации общение американского писателя, хоть и приехавшего с туристическими целями, не могло выходить за пределы пролетарских кругов (кругов ада в воображении Каммингса). Сочувствующие коммунизму его московские проводники-американцы стремятся показать заехавшему соотечественнику, как делается настоящая «социалистическая литература». Ему постоянно обещают встречу с М. Горьким, но тот так и оказывается для Каммингса призраком-«невидимкой». Его приводят в любимый им цирк, но вместо циркового представления показывают костюмированный агитпроп. Вместо русского балета и полюбившегося ему в Париже Стравинского в Большом театре демонстрируют патриотическую оперу. Вместо выставки современного искусства он осматривает «примерную» советскую тюрьму. Вместо Собора Василия Блаженного он попадает в Музей Революции с единственной иконой, проход к которой закрыт, как оказывается закрытым и запертым все, что оказывается на его пути.
А. Фролов. See USSR. Рекламный плакат американского бюро «Интуриста». 1930
Каммингсу много рассказывали в Париже и о раннем русском авангарде в искусстве, и о новом подъеме производственного искусства в последние годы. Но и здесь его ждет опустошающее разочарование — единственное, что он видит из знакомого ему мира искусства — вывешенные в Музее нового западного искусства как символ ушедшей культуры полотна Сезанна, Матисса, Ван Гога и Пикассо, да пару скульптур его парижских знакомых-кубистов. Вместо русского авангарда ему предъявляют пирамиду Мавзолея Ленина как наивысшее достижение советского духа. Могила предстает перед глазами шокированного пилигрима как культ советского человека, а мертвое божество — как кумир советского «немира». Инфернальная мифология продолжает потрясать воображение американского странника, регистрирующего на страницах своего дневника ужасающую картину обетованной земли коммунизма.
Зал Матисса в Государственном музее нового западного искусства. Фотография 1930-х
Но его ожидали две-три важные и в целом приятные встречи в Москве. Одна из них — с Лилей Брик, сестра которой Эльза Триоле передала через Каммингса парижские подарки. Придя в гости в квартиру Бриков, он был очарован гостеприимством и обаянием спутницы умершего год назад Маяковского. Она смеялась «не как все марксисты», которых он успел повстречать. Она, как и он, была влюблена в Париж, увлекалась красивыми вещами; интересовалась, можно ли прочесть его книги; уговаривала его написать о России в газету и предлагала свою помощь в Москве. Но и здесь заезжего американца ждал конфуз. Появившийся Осин Брик, в прошлом муж Лили, решил провести гостю лекцию о великих целях большевиков и пользе коллективизации. Гость с трудом отделался от этой индоктринации и под предлогом опоздания на другую встречу откланялся.
О. Брик, Л. Брик и В. Маяковский. Фотография 1928 г.
Еще один визит отчетливо отложился в памяти Каммингса — его приняли у себя дома Всеволод Мейерхольд и его жена Зинаида Райх. Во время пребывания в Москве ему удалось увидеть две постановки в его театре — «Рычи, Китай!» Сергея Третьякова 1926 года и «Последний решительный» 1931-го по пьесе Всеволода Вишневского. Никаких эмоций, кроме смеха над пролетарским примитивизмом пропагандистской драмы, они вызвать у американского поэта не могли. Впрочем, его приятно удивила конструкция самого театра, что возбудило интерес к фигуре режиссера. К тому же у них был общий друг — парижский скульптор Осип Цадкин, рекомендовавший Каммингсу навестить прославленного постановщика. В гостях у Мейерхольда состоялся небольшой разговор о театре. Мейерхольд по секрету пожаловался своему американскому визави, что диктат в театре, установленный пролеткультом, никуда не годится. Каммингс лишь боязливо поддакивал, опасаясь еще одного сеанса социалистического внушения. И выразил свои сожаления уже в дневнике, по возвращении домой. Ему явно показалось, что Мейерхольд не такой, как все. То же самое показалось и советской верхушке — спустя 7 лет театр Мейерхольда был закрыт, а еще через 2 года режиссер был расстрелян.
