Приказано обезвредить - [13]

Вера встретила сотрудников милиции с явным неудовольствием:

— Ну, чего еще от меня надо?

От ее резкого тона лейтенанты растерялись. И то ли смущенный вид офицеров смягчил ее, то ли она почувствовала, что может отвести какую-то беду, но Вера подсела к столику и участливо сказала:

— Ладно, спрашивайте. Все, что знаю, скажу.

И вскоре нам стало известно следующее. Где-то в половине двенадцатого ночи в ресторан пришло трое. Один был сильно пьян. Два других чуть навеселе, и все перемигивались между собой. Пили шампанское. Рассчитались честь по чести. На вопрос старшего лейтенанта, не было ли среди них ее знакомых, Вера ответила:

— Один из них — противный такой тип — работает, очевидно, завхозом в школе-интернате. Как-то хвастался, что может продать несколько комплектов постельных принадлежностей.

В тот же день старший лейтенант Макарон и лейтенант Иванов читали в интернате личное дело завхоза, рассматривали его фотографию. С нее глядел нагловатый молодой человек с кудрявым чубом — Кондратюк Семен Павлович, год рождения 1920-й. Фотографию показали пострадавшему.

— Он! Павлик! — узнал раненый.

Кондратюка арестовали, предъявили обвинение. При обыске изъяли 800 рублей. На купюрах виднелись пятна крови. Провести экспертизу и определить, чья это кровь, было нетрудно.

Кондратюк сначала полностью отрицал свою причастность к разбойному нападению, но, узнав о предстоящей экспертизе и направленном в банк запросе с перечнем номеров на ассигнациях, признался в совершенном преступлении.

— Пишите, — сказал.

На дворе уже темнело. Майор включил настольную лампу и на папке № 241 написал: «Начато 20 апреля, закончено 22 апреля 1941 года».

2. В ГОДЫ ВОЙНЫ

Ф. П. Стасюк, полковник милиции в отставке ПЕРВЫЙ БОЙ

С начала марта и до 15 июня 1941 года в Днепропетровске, где я работал тогда начальником 3-го отделения милиции, как и в других городах, проходили учения по гражданской обороне, с ночными тревогами и марш-бросками. Мы привыкли к ним, втянулись в походную жизнь, но о войне, как таковой, не думали. К тому же события на озере Хасан, в степях Монголии, на заснеженных просторах Финляндии как бы говорили, что слова нашей боевой песни «И врага разгромим малой кровью, могучим ударом» не расходятся с делом.

Может, потому эти наши учения воспринимались скорее как спортивные игры, веселые, задорные. Когда 22 июня меня срочно вызвали в областное управление, я даже пошутил: «Опять в поход труба зовет…»

Заместитель начальника подполковник Титков встал и глухо произнес:

— Товарищи, фашистская Германия совершила вероломное нападение на нашу страну.

Мы понимающе улыбнулись: очередная вводная для учений… Кто-то, помню, спросил:

— И войска ее уже подошли к Днепру?

Смешок оборвал подполковник.

— Я не шучу, товарищи, — нахмурился он. — Это не учеба. Бои развернулись на всем протяжении западной границы — от Балтийского моря до Черного.

И сразу нас будто опахнуло дымом пожарищ. Получив инструктаж на ближайшее время, мы разошлись по своим отделениям. Вся милиция была немедленно переведена на казарменное положение. По улицам зашагали патрули. А через несколько дней фашистская авиация совершила свою первую бомбардировку города. Горели дома, метались в панике люди. Распространился слух, что город наводнен шпионами и есть разрешение уничтожать их на месте.

Уже утром я стал невольным свидетелем такой расправы над каким-то немолодым мужчиной. Он был одет в легкий парусиновый костюм и черные очки. Вот что удалось установить из последующих опросов.

Гражданин этот шел вдоль набережной Днепра. Его остановил идущий навстречу рослый парень в тельняшке.

— Ты кто такой? — гаркнул он со злостью.

— А вам что? — возмутился мужчина.

— Братишки! — заорал парень, срывая с неизвестного очки. — Шпиона поймал. Это у них такой знак отличия. Они по черным очкам узнают друг друга.

Тут же набежала толпа зевак, верзила сбил мужчину с ног, стал пинать его и ругаться. Когда вместе с постовыми милиционерами я приостановил потасовку, парня в тельняшке уже не было. «Шпион», — слышались возмущенные крики.

— Кто сказал?

— Да морячок!

Однако «морячка» нигде не было. Что это — недомыслие или провокация? Документы у потерпевшего оказались в порядке. Он работал в порту, носил очки с темными стеклами потому, что от яркого солнца болели глаза.

«Нехорошо получилось», — приходили в себя разгоряченные люди.

Особенно сокрушалась какая-то девушка. Оправдывалась, что всех смутил парень в тельняшке.

— А может, это и есть настоящий шпион, а? — мелькнула у нее догадка.

Обо всем случившемся я доложил в областное управление милиции. Там уже были подобные сигналы. Чья-то умелая рука создавала в городе нервозную обстановку. В тот же вечер по радио выступил начальник горотдела милиции и предостерег население от самосуда.

— Всех подозрительных необходимо доставлять в ближайшее отделение милиции или передавать воинскому патрулю, — закончил он свое выступление.

Страсти в городе по поимке «шпионов» несколько поутихли. Но это не означало, что бдительность населения была приглушена. Просто стало больше порядка. В городе действовали также летучие отряды комсомольцев, рабочих и служащих. Ими руководили работники милиции. С 22 июня по 25 августа, когда началась эвакуация предприятий, летучими отрядами было задержано немало провокаторов и даже сигнальщиков, наводящих вражескую авиацию на важные народнохозяйственные объекты. В один из этих дней в моем кабинете раздался телефонный звонок. Звонкий девичий голос произнес: